Эта русская

Уверения, что надежды ее полностью оправдались, привели к тому, что они расплескали шампанское из обоих бокалов, а когда оно наконец было разлито до конца, Анна объявила, что пора приводить себя в порядок. Ричард почувствовал облегчение, увидев, что она направилась в ванную, и тут же свирепо спросил самого себя, чего же он ждал – что бедняжка станет нахлестывать себя березовым веником или растираться куском пемзы, прежде чем снова напялить свою одежку из барсучьей шкурки. Опять он словно почувствовал на себе взгляд Криспина, на сей раз приправленный глумливой ухмылкой. Он бессознательно осушил свой бокал, удивляясь, что этот по сути своей мерзопакостный напиток оказался на сей раз вполне сносным.

– Я не понял, почему ты просила меня говорить по-английски, – сказал он, когда она вернулась в спальню.

– Прости, это было некрасиво. Я просто подумала, что по-английски тебе будет проще, что ты не станешь бояться сказать что-нибудь неловкое или там неуместное, а я тогда пойму, что ты на самом деле думаешь обо мне, и как я тебе в постели, и многое другое.

– В таком случае ты лучше понимаешь по-английски, чем я думал.

Анна открыла дверцу шкафа и в упор посмотрела на Ричарда через плечо:

– Нет, но я достаточно наслушалась английской речи, чтобы вычленить из нее слово bullshit *, – проговорила она. – Ты его не произнес.

– А что же я сказал?

– Не знаю, я все-таки английского не понимаю. Мне, впрочем, было ясно, что ты не хочешь ничего говорить, и то, что ты говоришь, звучит неловко. Если бы ты знал, любимый, до чего трогательна и как бесценна эта неловкость!

– Тогда все хорошо, – ответил он.

– Кроме того, я разнервничалась, – добавила Анна, отведя взгляд в сторону. Она надела другой джемпер, не такой ветхий, как предыдущий. – Мне кажется… Боюсь, я вела себя так, как, по твоим понятиям, и должна была себя вести. И прежде чем ты меня спросишь, как именно, я тебе отвечу: как русская. Точнее, как русская девушка, но в общем как любой русский человек. А теперь можешь сказать мне, что я абсолютно права. Дики, – прибавила она.

– Да, ты совершенно права, Аннушка, кто бы мог подумать. Теперь мне придется спросить у тебя, как ты об этом догадалась и на что это похоже – мое ожидание того, что ты поведешь себя как русская.

– Твой русский язык просто неподражаем. Как я догадалась – ну, это как с bullshit'ом, [7]хотя и не то же самое, – я достаточно времени провела в Англии и научилась распознавать этот особый взгляд. В нем не просто заинтересованность или любознательность, с какими смотрят, ну, там, на турка, или афганца, или американца. Скорее в нем настороженное ожидание, что вот сейчас она выкинет что-нибудь несусветное, да ей и простительно, – причем даже если я всего лишь зеваю или сморкаюсь. Я вижу, что ты думаешь: ну да, ну так ведь люди этого типа везде одинаковы. Если разобраться.

– Как глупо. Как стыдно.

– А вот у тебя получается совсем не глупо и не стыдно. И не забывай, я про себя все время думаю: ну что поделать, он же англичанин, – только с моей стороны это скорее комплимент.

– Ты все еще нервничаешь. Потому что не знаешь, повторится ли все это снова?

– Да. – Она стояла сгорбившись, свесив голову и уронив руки, – Ричард воспринимал эту позу как женственную, человечную, общечеловеческую, без всякой специфики.

– Если это зависит от меня, то обязательно повторится.

Они обнялись и замерли. В этом их объятии засквозило нечто, чего не было раньше, – возможно, облегчение. И нечто еще. Радость.

– Милый, – проговорила Анна.

– Милая. Пусть я и женат.

– Давай-ка теперь поторопимся, а то профессор Леон с Хампарцумяном вернутся. Иди вниз. Я тебя скоро догоню.

Некоторое время Ричард стоял в унылом вестибюле, испытывая изумление не по какому-то конкретному поводу, а вообще. Подошла Анна с тонкой книжечкой в руке. Мгновенно, еще до того, как она вручила ее ему, он понял, что это такое и что там внутри, а пал духом с поразительной стремительностью и непреложностью.

– Вот, возьми, – проговорила она. – Сейчас не смотри. Но обязательно посмотри потом, причем не только на то, что я там написала для тебя, – она улыбнулась, словно в этом было что-то слегка непристойное, а потом добавила деловитым тоном: – Может быть, после того, что произошло, мои стихи понравятся тебе больше.

Не в силах придумать никакого ответа, он снова обнял ее, но это объятие получилось совсем не таким, как предыдущее, каким-то неправильным; она, похоже, ничего не заметила, а ему показалось, что была в этом объятии увеличенная доза приветливости, дружеского расположения, чего-то в этом роде. Увеличенная – на сколько? На двадцать процентов? На пятнадцать? К дьяволу!

– Ну, что ж, – сказал он. – Ну, пожалуй…

Книжечка без труда уместилась в его боковой карман.

– Тебе пора.

– Я позвоню.

Она истово кивнула – она ему верила. На миг они стиснули друг дружке руки, потом Ричард шагнул на улицу, оглашаемую истошным рокотом вертолета, который самодовольно плюхал по воздуху в каких-нибудь пятидесяти метрах над его головой.