Эта русская

– Можно это и так назвать, – сказал Ричард, хотя на самом деле он предпочел бы, чтобы она это так не называла, и подумал про себя, что, конечно, очень хорошо говорить в таком ключе, но если именовать любовью все подряд, на свете скоро совсем не останется того, что действительно заслуживает этого имени. А еще он подумал, что не стоило в этой компании так откровенно высказываться о его чувствах к русской литературе. С русскими всегда так – они вынуждают вас говорить с ними исходя из их понятий, а потом насильно втягивают в задушевный разговор – куда более задушевный, чем вам хотелось бы. Он услышал, как профессор Леон громким голосом просит чаю, и мрачно предположил, что он еще легко отделается, если на стол не подадут водку с лежалыми сухариками и несвежей минтаевой икрой.

Когда чай все-таки подали, он и правда оказался не чаем, вернее, не совсем чаем, не русским чаем, а тем, что в подобных домах почитают за улучшенную, английскую, западноевропейскую версию чая, парламентски-демократический чай с молоком и сахаром и сладкое, затейливых форм печенье на закуску. От печенья, как и от сахара, Ричарду удалось уклониться, а вот молока ему плеснули прежде, чем он успел этому воспрепятствовать. Хлопоты с чаем помогли ему избежать встречи взглядом с профессором Леоном, который плескал молоко и делал все остальное, а кроме того, явно собирался произнести нечто важное, прочувствованное и непереносимое.

Наконец момент все-таки настал.

– Итак… доктор Вейси… многоуважаемый сэр… вы выслушали нашу просьбу, Аннину просьбу… и вы не можете отказать нам в помощи.

Ричард собрался было с духом, чтобы ответить, что в рассуждении этого вопроса ничего за последние десять минут не изменилось и он по-прежнему совершенно не способен на то, о чем его просят, – кстати, о чем именно, он все еще имеет самое смутное понятие. Тут он заметил, что Анна, в свою очередь, пытается подать ему знак. Смысл его состоял в следующем: скажи профессору «да», однако выражался он необычным в таких случаях отчаянно-умоляющим взглядом выпученных глаз. Она вместо этого хмурилась, морщила нос, подергивала губами, чуть не подмигивала, напоминая заботливую тетушку, исподтишка просящую проявить заботу о достойном племяннике. Молча обозвав себя дураком, Ричард сдался.

– Ну хорошо, я сделаю все, что в моих…

Отвесив чайному подносу мощного пинка, Леон вскочил на ноги, качнулся вперед и пожал Ричарду руку – этот жест, судя по всему, ему так и не удалось толком освоить.

– Ах, досточтимый сэр, вы никогда не раскаетесь в этом решении, никогда.

Добавив кое-что про себя, Ричард продолжал:

– Однако должен сказать вам, я не уверен, что смогу что-то изменить…

– Все, что от вас требуется, – попытаться, это само по себе благородное деяние.

– …более того, я не знаю никого, кто смог бы, никого в этой стране.

– Попытка не пытка, доктор Вейси.

– Скажите мне, профессор Леон, ну, допустим, мы смогли бы или сможем предпринять какие-то шаги в направлении, которое мы тут с Анной обсуждали; неужели вы думаете, что это произведет на Москву хоть какое-то впечатление?

– Нет, не думаю. Это маловероятно. Но не исключено. – Профессор заговорил быстрее и более резким тоном. – Да, я видел, как проваливались и более многообещающие планы. Но с другой стороны, я знаю, что срабатывали и более невероятные. И все это, разумеется, было тогда, раньше. Теперь даже и гадать бессмысленно. Но вы, мой друг, ведь не откажете себе в удовольствии дать этим сволочам хорошего пинка? – закончил он, как бы поместив последнюю фразу в интонационные кавычки.

– Это-то конечно, – согласился Ричард. – Но ведь остается риск навредить тому самому человеку, которому мы пытаемся помочь.

– Остается, – подтвердила Анна, тоже вставая. – Но мы с Сергеем все обговорили, и он сказал, чтобы я попыталась в любом случае.

– Под лежачий камень вода не течет, – изрек Леон, возвращаясь к своей ранней манере.

– Да, конечно, солнце мое. – Анна пыталась ненавязчиво выпроводить его из комнаты. – А теперь нам с доктором Вейси надо спокойно обсудить наши планы и составить список.

– Разумеется, моя радость, только сперва можно тебя на минуточку.

Ричард был рад на несколько минут остаться один. С самого момента их встречи в Национальной галерее ему стоило немалого труда сосредоточиться на том, что именно они с Анной говорят друг другу. Она с довольно безразличным видом скользнула взглядом по огромному полотну, висящему в вестибюле, – что-то такое с Мадонной, младенцем и ангелами, как это бесконечно далеко от ее мира, подумал он тогда. Потом он понял, что не может отвести от нее глаз. Он помнил, как с самого начала вынес вердикт, что она нехороша собой. Теперь у него возникли сомнения, потребность приглядеться внимательнее. Какой-то придушенный голосок в его мозгу время от времени проборматывал невнятные вопросы, предостережения, предупреждения, но все без толку – слишком условно, слишком отвлеченно.