Эта русская

– Кем бы он ни был на самом деле, его все равно будут так называть и считать таковым. Это как раз ничего не меняет. Здесь всем известно, что советские органы, как правило, выдают диссидентов за уголовников. Да зачастую они и есть уголовники. Сколько я помню, твоя подружка упоминала что-то о незаконных махинациях, когда общалась со стариной Тони Салмоном. Мы, конечно, займемся этим Ипполитовым, но, в принципе, я не понимаю, что от этого меняется.

– На мой взгляд, меняется абсолютно все.

– Вот как. – Криспин встал, вздохнув и моргнув глазами. – Ну, это уж твоя проблема.

– У меня, похоже, теперь кругом проблемы. Вот тебе еще одна. Вернее, вопрос. Почему Ипполитов отыскал именно меня, хотя мог бы встретиться с тобой или еще с кем-нибудь из заглавных фигур? Я ведь уже говорил, он знает о тебе.

– А он сам не сказал почему?

– Сказал, что я очень важная шишка.

– Вот где-где, а уж тут он не соврал. Ты действительно заглавная фигура, Ричард. В буквальном смысле. Когда мы напечатаем наш расписной свиток, твое имя будет возглавлять весь список.

– Ты шутишь.

– Я не шучу. Как там этого типа из Пен-клуба, ну, неважно, короче, он сказал, что там тебя считают ведущим специалистом в области русской литературы еще с каких-то незапамятных времен, и все с ним согласились, а мнение этих людей чего-то да стоит. Если твое имя не будет стоять первым в списке, – добавил Криспин, пристально глядя на Ричарда, – мы можем загубить все дело.

– О Господи.

– Да, ты изрядно запутался, теперь придется распутываться, верно? – Криспин все еще смотрел на него, но почти сразу перевел взгляд на дверь и тем самым, как показалось Ричарду, навел разговор на Сэнди. – Ну, ты заслужил право чего-нибудь выпить. Точнее, тебе это не помешает. Еще точнее, просто необходимо.

– В последнем я вовсе не уверен, но выпить не откажусь.

– Что именно?

– Виски. Без ничего.

– Этого добра полно прямо перед твоим носом. Бокалы – в буфете. Засим я тебя оставлю. Ай да мы с тобой – уложились в шесть минут. Как там Котолынов?

– Неужели это было сегодня? Замечательный человек, только…

– Утром расскажешь.

И Криспин прошествовал к двери, с видом человека, который разрешил сложную проблему и не ждет никаких неприятностей в обозримом будущем; дверь он за собой прикрыл. Вскоре Ричард услышал, что он вернулся к гостям. Вдалеке затворилась еще одна дверь.

Бутылка виски была непочатой и закупоренной, причем пробка оказалась пригнана так плотно, что некоторое время Ричард опасался, как бы ему не пришлось не то чтобы отказаться именно от этого напитка, а попросту хряснуть бутылкой о какой-нибудь предмет мебели. Однако потом все наладилось, вернее, он вытянул пробку и вылил часть содержимого в стакан, а потом перелил в рот. То ли в результате попадания спиртного в желудок, то ли по странному совпадению он сразу же почувствовал себя как-то странно, странно вдвойне, причем совершенно по-новому. Посидев и попривыкнув к этому ощущению, он отправился в соседнюю, совсем маленькую комнатку, в которой еще в предыдущее посещение приметил телефон. Этот аппарат оказался не особенно заковыристым, Ричард перед ним не сробел, и вскоре в его ухе уже звенел звонок его собственного домашнего телефона. Он слушал и слушал этот звонок и наконец повесил трубку с победной ухмылкой, потому что его телефон был также и телефоном Корделии, а чтобы телефон звонил, а она не ответила – ну уж нет, скорее мир перевернется. Короче говоря, ее нет дама.

Теперь чем раньше он попадет домой, тем выше вероятность, что ее там по-прежнему не будет. Ричард помчался к выходу, или входу, притормозив только, когда поравнялся с отбившейся от стада группой гостей, по всей видимости из лошадиной публики, попивавших, вне всякого сомнения, шампанское. Они примолкли и уважительно опустили глаза, точно представители колониальной элиты, случайно заставшие туземца за исполнением какого-то традиционного ритуала. Потом он выскочил за дверь, проскочил дальше, какое-то не менее странное наитие отвело его обратно к «ТБД», дожидавшемуся на той самой улице с экзотическим названием. А потом, как только он добрался до дому и затворил за собой входную дверь, все вдруг представилось ему совсем даже не смешным.

Решив, что наитий и всяких мыслей о них с него хватит, он методически обследовал все комнаты и убедился, что Корделии ни в одной из них нет. Все выглядело абсолютно как всегда. Все на своих местах, никакой немытой посуды в раковине, ни одной блудной книги – все на полках, никаких неприкаянных бумажек – все прикреплены к картонке. Он осмотрел ее одежду и прочие причиндалы и понял, что ни за что в жизни не сможет хотя бы приблизительно определить, все ли там на месте. Он даже не смог понять, все ли чемоданы в наличии. Судя по внешним признакам, его жена могла просто выйти опустить письмо, однако он знал, что это не так.