Эта сильная слабая женщина

«Что такое  ч и р и к?» Десять рублей, чаевые, век бы их не видеть. Да, он берет чаевые, потому что надо давать на въезде, мойщице, механику, кассиру… Вот так-то, дорогая маман! «Живи сам и давай жить другим». Нет, с него хватит этого унижения.

А теперь вопрос — где взять денег на этого лося? Ну, у Ветки есть рублей сто. Ее сережки и колечко — в ломбард: еще сотня. Любовь Ивановна кивнула: она отдаст и свое кольцо тоже. А остальное займет у Зои. Ничего, руки есть, сяду снова за швейную машинку… Она потрепала густые и жесткие Володькины волосы.

— Встряхнись, — весело сказала она, — и чтобы у тебя в жизни большего горя не было.

Надо было собирать на стол, и она занялась завтраком, не замечая, что Володька пристально разглядывает ее.

— Слушай, маман, — вдруг сказал он, — это у тебя серьезно?

— Что? — остановилась она.

— Я ж не младенец все-таки. Ты его давно знаешь?

Любовь Ивановна почувствовала, что безудержно краснеет, будто Володька поймал ее на чем-то нехорошем и ей надо оправдываться и говорить совсем не то, что хотелось бы.

— Он хороший человек, Володя, — тихо сказала Любовь Ивановна. — И очень одинокий…

— Тебе виднее, — поднялся Володька. — Я пойду.

От завтрака он отказался. Взял кольцо. Обещал позвонить вечером. С Дружининым попрощался, не заходя в комнату, из прихожей, и, когда ушел, Любовь Ивановна подумала: даже «спасибо» не сказал… Но эта мысль скользнула и ушла. Наверно, парень слишком огорчен тем, что с ним случилось…

Дружинин обнял ее, и Любовь Ивановна прижалась к нему.

— Был трудный разговор? — спросил он.

— Не очень. Но теперь мне и трудный — не трудный…

То, что вдруг так нежданно-негаданно обрушилось на нее — поздняя и поэтому торопливая любовь, с ее новыми заботами и тревогами, уже забытым ощущением жизненной прочности, д о м а,  с е м ь и, — оказалось счастьем. Говоря Володьке, что Дружинин — хороший человек, она не кривила душой, он казался ей таким, и она была уверена в своем мнении. Что из того, что они были знакомы всего три с лишним месяца и Любовь Ивановна почти ничего не знала о нем? Узнавание друг друга было тоже торопливым. Оба словно стремились к одному — выговориться, потому что годами, молча, загоняли в себя неурядицы и беды, трудные мысли и духовное одиночество — все, что не просто скапливалось в душе или раскладывалось там по каким-то невидимым полочкам, а как бы спрессовывалось, сжималось в одну тугую пружину, и вот сейчас эта пружина начала стремительно расправляться.

Дружинин был ласков; эта постоянная ласковость была ошеломительной и, в сущности, первой в ее жизни. Порой ей казалось, что этот немолодой уже человек отдает ей все, не растраченное годами и десятилетиями, и с такой щедростью, что Любови Ивановне становилось страшно: а что потом, а если все кончится?

Он вставал раньше нее, неслышно готовил завтрак — такого в ее жизни еще не было! Многого не было. Ни этих вычищенных с вечера сапожек, ни вымытой посуды. Он будто бы оберегал ее от дел, которые она привычно делала прежде, — быть может, потому, что сам чувствовал в ней многолетнюю усталость.

Однажды она сказала:

— Все-таки судьба зла. Как все могло быть иначе, если бы… Ну, хотя бы пять лет назад…

— Не надо так, — мягко ответил он. — Я-то благодарен судьбе.

Они не жаловались друг другу на прошлое. Наоборот, Любовь Ивановна часто вспоминала Якушева, свою жизнь с ним, ни слова не говоря о том худом, что было. Может быть, эти воспоминания были слишком уж частыми, но она не замечала этого и не задумывалась над тем, что Дружинину порой трудно выслушивать их. Это заметила Ангелина, когда они пошли навестить выздоравливающего Жигунова.

«Ты что, свихнулась? Ты хоть раз себя послушай! «Якушев, Якушев!.. Мы с Якушевым, я с мужем…» Вся твоя жизнь там, что ли? А сейчас у тебя что? Ты хоть немного Андрея Петровича пожалей».

Она слабо защищалась. Прошлое есть прошлое, никуда от него не денешься. Ангелина взорвалась:

— Ну, тогда и живи со своим прошлым! Что ты ему прошлое на уши вешаешь? Ему будущее надо, милая ты моя. Бестактная ты или бесчувственная какая-то, черт тебя знает…

Дня через два она стирала, Дружинин читал. Вечером она увидела на столе книгу с закладкой, раскрыла ее. Это был том Толстого. Она пробежала глазами по странице — так, чтобы узнать, что читает Дружинин, — и увидела сбоку, на полях, тоненькую карандашную черточку. «…как большинство вдов, она питала к памяти покойника чувства благоговения, далеко не похожие на те, которые она имела к нему, пока он был жив…». Почему Дружинин подчеркнул эти слова? Упрекнуть меня или оправдать?