Эта сильная слабая женщина

Он замолчал, глядя на Любовь Ивановну, будто ожидая увидеть, какое впечатление произведет на нее это известие. Великим Старцем называли академика Вячеслава Станиславовича Плассена. В студенческие годы Любовь Ивановна училась у него, и Плассен любил говорить студентам: «Вы, конечно, все гении, в этом я никогда не сомневался. Но я ретроград и предпочитаю в науке работяг вроде Любочки Романцовой». В прошлом году он приезжал в институт, и Любовь Ивановна отважилась подойти к нему: «Вы не узнаете меня, Вячеслав Станиславович?» Он насмешливо поглядел на нее из-под густых белесых бровей: «Ты что ж думаешь, у меня уже склероз? Давай поцелуемся, Любочка». И расцеловал ее на виду ошалевшего от неожиданности, но вежливо улыбающегося начальства.

Потом ей сказали, что Долгов трепался по всему институту, будто Любовь Ивановна неделю не мылась, оберегая на своих щеках следы высокопоставленных поцелуев.

Должно быть, сейчас Туфлин так и не понял, как же отнеслась Любовь Ивановна к тому, что он разговаривал с Плассеном.

— Я доложил ему и о нашей новой работе, — сказал Туфлин, — и Вячеслав Станиславович посоветовал сразу же связаться с трубным заводом в Придольске. Тамошний главный инженер — его ученик. Вот. — Он взял со стола листок бумаги и протянул его Любови Ивановне. Она поглядела: бисерным почерком Туфлина было написано — Маскатов, Илья Григорьевич.

— Когда мне ехать? — спросила она. — И главное, с чем?

Туфлин снова взял со стола бумажку и снова протянул ей, на этот раз молча, и молчал, пока она не прочитала все.

— Спасибо, Игорь Борисович. Я могу взять это с собой?

— Да, конечно, голубушка.

Это была очень кратко изложенная программа ее работы: марки стали, параметры, которые требовалось получить после термообработки и проката, приблизительный график исследований, даже состав группы, которую она должна была возглавить: инженер Ухарский, лаборантки Чижегова и Половинкина… Любовь Ивановна поглядела на Туфлина. Тот сидел, как любил сидеть обычно, — сцепив на груди пальцы, и лицо его казалось напряженным, будто он чего-то ждал — быть может, возражений или, наоборот, куда большей благодарности, чем это короткое «спасибо» за то, что он все обдумал заранее и Любови Ивановне остается только выполнять эту программу. Она встала — поднялся и Туфлин.

— Не сочтите за труд, загляните в канцелярию, пусть вам оформят командировку, а я подпишу, — суховато сказал он. — Вернетесь — поговорим подробнее, со временем у меня просто зарез.

— А моя нынешняя работа с мартенсито-стареющим… — начала было она, но Туфлин перебил:

— Потом, потом, голубушка!

Он уже стоял за своим столом и листал большой блокнот, всем своим видом показывая — вы же видите, как мне некогда, я же сказал — вернетесь, и поговорим…

Прежде чем зайти в канцелярию, Любовь Ивановна свернула в узкий, как щель, коридорчик, в конце которого находился медпункт. На дверях висела табличка — «Стучать обязательно!» Эту табличку Ангелина повесила после того, как в медпункт влетела с порезанным пальцем молоденькая лаборанточка, а на топчане, спустив брюки, лежал, ожидая укола, начальник АХО.

— Войдите! — отозвалась на стук Ангелина. — А, это ты…

— Ты ждала кого-нибудь другого?

— Всю дорогу только этим и занималась, — ответила своим хриплым голосом Ангелина. — Вон, гляди, тоже еще один ожидальник.

Она кивнула на огромный букет роз, стоявший в керамической вазе.

— Он? — спросила Любовь Ивановна. — По какому случаю?

— У него на каждый день свой случай, — усмехнулась Ангелина. — Выдумал, что сегодня как раз двадцать седьмая годовщина, как мы встретились после войны. Ты его видела сегодня? Явился сюда ни свет ни заря, весь такой из себя… Я ему говорю: ты что, совсем на старости лет тронулся? А он свое талдычит: пойдем оформлять отношения, и все тут! Ну что ты скажешь — дурак дураком.

— По-моему, это ты дура, а не он.

Он — это был Жигунов, механик, работавший здесь же, в институте.

Рабочие участки находились в огромном, длинном зале первого этажа. Лаборатории располагались во втором. Стоило выйти на балюстраду — и сверху разом открывался настоящий заводской цех, с рифленым металлическим полом, громадой тридцатитонного пресса, маленьким прокатным станом и похожей на космический корабль электронно-лучевой печью.

Любовь Ивановна видела Жигунова каждый день, даже не спускаясь в цех, — глянешь вниз, и вон она, его рыжеватая голова. Работать же с ним было просто удовольствием. Мешковатый, неторопливый, немногословный Жигунов понимал с ходу самые сложные задания, ему не надо было ничего разъяснять и тем более волноваться, что он сделает что-нибудь не так.

— Перестань, — досадливо сказала Ангелина. — Мы ж с тобой договорились, кажется.

— А я все равно не пойму, зачем так мучить человека, — ответила Любовь Ивановна. — Через столько-то лет…