Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz

– Это очень древняя история. Если я когда-нибудь вздумаю в твоём присутствии неприлично много хвастаться, то скажи мне одно только слово – «вяхирь» и я тут же замолкну. Точно. Клянусь здоровьем доброго Хиггинса!

– А почему?

– Потом, при случае как-нибудь расскажу.

В их негромкую и безобидную беседу начали понемногу вклиниваться два немца, Мерфи и оружейный бог Хулио. Эти спорили на корме БТРа про вторую мировую войну. Англичанин кипятился, вспоминая какие-то некрасивые фашистские поступки в те годы, итальянский союзник Хулио был на стороне бременского Крейцера. Драться они пока не собирались, но голоса их звучали с каждой минутой дискуссии всё напряжённей и твёрже.

Капитан Глеб на полном ходу передвинулся по броне к реваншистам.

– Могу я вам кое-что рассказать? По вашей теме?

Прерванный на своём очень сильном аргументе, Хулио досадливо махнул рукой, но всё-таки нашёл в себе кротость согласиться с новым предложением.

– …Недавно я разыскал могилу родного брата моей матушки, погибшего в сорок третьем под городом Калугой. Это недалеко от Москвы, – Глеб между делом прояснил географию всё ещё недовольно пыхтящему итальянцу. – Всю жизнь я относился к той войне, о которой вы сейчас так громко говорили, как к далёкому и не очень важному для сегодняшних дней событию. Считал, что все те, кто имел отношение к прошлым боям, или уже давно мертвы, или страшно старые. Что могло связывать их, этих убогих стариков, участников войны, и меня?! Это же было так давно! Мой древний дядюшка, семейные предания о нём.… А вот когда уже ехал на его могилу, то повнимательней посчитал. Убили его в сорок третьем, рождения он был двадцать пятого года. Это значит, что умирал мой дядя от ран в медсанбате городка Спас-Деменска восемнадцатилетним…

Привстав на броне, Глеб ловко сорвал шишку с низко нависшей над дорогой молодой сосновой ветки.

– …И не был он никаким бородатым коммунистическим фанатиком, убитым где-то в русских лесах в прошлом веке, а так, всего лишь сопливым мальчишкой. Неполных восемнадцать лет было моему далёкому, по историческим меркам, родственнику. Даже меньше, чем сейчас нашему Бориске. А стрелял в него какой-то ваш дедушка, итальянский, румынский или немецкий, никто этого не знал и никогда уже не узнает. И умирал он именно в то время, когда твои, Шон Мерфи, английские сородичи стратегически медлили помогать нашей стране, обсасывая вместе с американцами свою хитрую мировую политику.

А мальчишек за это по всей Земле убивали. Зачем? Разве нужно, чтобы гибли такие вот…, – Глеб опять махнул рукой на Бориску, – только потому, что большие парни в наших правительствах чего там не поделили?

– А вы? От вашей нудной ругани кому хорошо сейчас здесь? Тебе? Или вам?

Недавние противники, Крейцер и Мерфи, одинаково понурившись, загрустили.

– Или от выяснения отношений у тебя, Хулио, аппетит улучшится?

– Вы бесполезно пытаетесь доказать друг другу, какому же народу было хуже всего в той войне. Мне что, следуя вашей логике, нужно срочно всех вас, шестнадцать человек из разных стран, обвинить в гибели моего юного дядюшки и побросать под колёса наших бронетранспортёров?! Или все эти дни обиженно дуться на тебя, Хулио, и на тебя, уважаемый Крейцер из Бремена, из-за несовпадения наших взглядов на историю? А может, просто сказать друг другу, что все мы хороши, и выпить вместе при случае по рюмке? Ну, так как, уважаемые археологи, мир во всём мире?!

Хулио, прищурившись, улыбнулся.

– И не по одной. С тобой я всегда готов пить до общей победы!

Как следует обняться они так и не успели.

Только шлёпнули вместе, в две руки, по загривку счастливого Мерфи, да ещё капитан Глеб незаметно показал восхищённому Бориске язык.

Со страшным сухим скрипом рухнула впереди на дорогу старая, прямая, бессучковая до самой своей небольшой, курчавой вершинки, сосна. Через секунду после этого треска и ошеломительного древесного скрежета на ствол упавшей сосны ринулось падать крест-накрест ещё одно огромное дерево.

Позади бронетранспортёров грохнул сильный взрыв.

Зрелище было ужасное.

Со всех сторон на машины неслись облака мелкой песчаной пыли, ветки упавших деревьев впереди них угрожающе качались среди коричневой мглы, пружиня о землю в первые после падения секунды.

«Началось!».

В этот раз старшие лейтенанты всё поняли правильно. И на первом, и на втором БТРах суматошно завертелись башни, задёргались пулемётные стволы, то целясь с зенитными намерениями в невидимое небо, то грозно разыскивая врагов в придорожных кустах.

На замыкающей машине командир включил ещё и прожектор, доводя общее впечатление до полного сумасшествия.

– Всем на землю! Укрыться по сторонам дороги! Не вставать! Не перемещаться в полный рост!

Широкий белый луч прожектора шарил в пыльной дневной темноте. Командиры бронетранспортёров страшно активно орали при этом, руководя своими подчинёнными. Хиггинс робко обнял Глеба со спины.

– На землю, я сказал! Быстро! Тоже, ласкаться ещё мне тут выдумал!

Голос капитана Глеба гремел вдоль дороги, ничуть не уступая профессиональным военным командам.