Эта свирепая Ева (Сборник)

Нике, кряхтя, влез в машину и взялся за баранку.

Напарник его час с лишним болтался возле флигеля, хотя был предупрежден, что домик пуст, и уже готов был покинуть свой пост, как вдруг дверь отворилась. Оттуда вышел не кто иной, как… Хуссейн. Микс глазам не поверил. Но у него было категорическое распоряжение: следить за входящими (таковых не оказалось), а о выходящих Нике ничего не сказал. Тут в голову филера пришла оригинальная мысль. Он догнал Хуссейна и окликнул его.

— Что вам угодно? — осведомился исмаилит ледяным тоном.

— Господин… э… э…, — запинаясь выговорил Микс. Достопочтенный ага (он слышал, что в Индии так величают знатных господ), я слышал, что вы великий предсказатель, читающий в книге судеб так же легко, как школьник в прописях. Не могли бы вы сказать мне пару слов…

Хуссейн молча взял руку шпика и повернул к себе раскрытой ладонью.

— Вообще-то я бесплатных предсказаний не даю. Но для человека Ратапуаля могу сделать это маленькое одолжение.

Он осмотрел линии на ладони Микса.

— К сожалению, придется огорчить вас. Вам в ближайшее время придется пережить крупные неприятности, если… если вы не будете держать язык за зубами. Прощайте.

«Прорицатель» повернулся к нему спиной, вскочил в желтый «Ягуар» и умчался.

«Под белым колпаком» Микс встретился с Никсом, уже заканчивавшим порцию рагу с зеленым горошком.

— Ну, где ты провалился? — грубовато спросил он напарника. — Как там, никто не появлялся?

— Не входил никто. А выходил сам господин Хуссейн.

Нике воззрился на Микса, как будто видел его впервые в жизни. Он чуть не подавился косточкой.

— Как ты сказал? — еле выговорил он.

— Господин Хуссейн.

— Да ведь он уехал со мной на аэродром.

— Так этот человек в верблюжьем бурнусе был тоже Хуссейн?

— Он самый. Он уже летит, вероятно, над океаном. И что ты об этом скажешь?

— Я не знаю, как объяснить такое совпадение. Но ведь он факир, а они могут перевоплощаться, двоиться, находиться закопанными в могилу несколько часов…

Агент № 29 и агент № 32 долго глядели в глаза друг другу. Так между ними было заключено молчаливое соглашение: похоронить эту историю во избежание крупных неприятностей.

10. ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ИМПЕРАТОРА ФУРКАЛЯ

Репортер официоза «Микроландский Меркурий» торопливо строчил в блокноте: «Прекрасный солнечный день середины июля всеми красками радуги расцветил это пышное празднество, как символ высшего достижения нашего обожаемого монарха Хуно Первого, отца народа…»

Журналист не упоминал о том, что полуденное солнце в этот день было излишне щедрым. Ни одно дуновение ветерка не шевелило листья на ветвях, осенявших трибуну, покрытую великолепным персидским ковром.

Репортер пососал кончик шариковой авторучки и продолжал бойко писать: «Вокруг императора — весь цвет нации: министр юстиции, его светлость герцог Эгретский Кербер Дельфас, рядом с ним его превосходительство Каин Ратапуаль, представители вооруженных сил генералы Кэнэ Раст и Непо Кейроль, коммодор Флон, звезда и роза микроландского аристократического общества божественная госпожа Лаксам Фуркаль (репортер умалчивал о том, что этой звезде и розе было уже за 50), руководитель института и директор национального предприятия «Юниверсал электронике», господин Троакар и другие высокопоставленные лица».

Вся эта сановная свора, окружавшая Фуркаля и увешанная аксельбантами, эполетами, орденами, нарукавными шевронами, обливалась потом в своих суконных мундирах, застегнутых на все пуговицы.

На Фуркаля было просто больно смотреть, словно на витрину ювелирного магазина в лучах мощного прожектора. Голову его венчала золотая каска, на которой распростерла крылья какая-то хищная птица. Вся хунта окружала его в полном своем блеске, и каждый поднимающийся на трибуну прежде всего совершал обряд целования руки новоиспеченного императора. Сам Фуркаль чувствовал себя не совсем ладно: струйки пота бежали из-под золотой каски, как из-под душа, и текли за воротник.

На торжество был допущен очень ограниченный круг вельмож — главари хунты и, кроме них, лица, без которых невозможно было обойтись: несколько инженеров-операторов, десяток рабочих, охрана и музыканты. Все остальные были удалены далеко за пределы института-крепости.

Капельмейстер взмахнул палочкой, и серебряные трубы заиграли гимн:

Велик Фуркаль, наш император

Отец народа, свет и счастье…

От бурных звуков заколыхалось знамя, осенявшее трибуну: черное с вертикальной серой полоской в центре, на которой был вышит серебряный гриф-стервятник.

…Со времени исчезновения Рун-Рина прошло три года. За это время все, как выражался Дельфас, «утряслось»: Хуссейн вернулся с согласием Ага Хана предоставить заем, правда, на безбожных процентах. Контрольный пакет акций был выкуплен, само предприятие национализировано и носило отныне название «Националь юниверсум электронике». Информация была извлечена из блоков долговременной памяти компьютера, расшифрована, и работы по постройке «ЛА-5» благополучно доведены до конца. Дельфас получил все, чего домогался, — сан герцога и сменил серебряное шитье мундира на золотое.