Эта тварь неизвестной природы

Беда — не Зона, господа, с горечью сказал он, налив и выпив. Мы сами — беда, понимаете? Мы же все вздохнули с облегчением, мои маленькие учёные, когда до нас дошло — ничего Матушка нам отдавать не собирается. Вздыхали мы в восемьдесят восьмом, в девяносто четвёртом, в десятом, всегда, после каждого цикла. Потому что выходить — опасно. Потому что копаться в собственных испражнениях кисло. Потому что мы хотим от Матушки украсть, а не сотрудничать с ней. Потому что мы Матушку не воспринимаем стороной контакта. Потому что нам выгодней делить шкуру медведя, на охоту даже и не собираясь. Как со СПИДом позорище, в точности.

(…), вроде бы даже протрезвевшая, что-то буркнула на шведском. (…) услышал её. Были и энтузиасты? Были и герои? Были. Добрый путь. Но неудачи не стоят благодарности, и мертвецы не пишут реферируемых статей, и Нобелевская премия посмертно не присуждается. Что не записано — то не наблюдалось. Выродилась, дорогая моя Ингрид, вся наша Большая Наука в серию фантастических боевиков, основанных на реальных событиях… Вот тебе и наука.

Доктор Горски, с размаху присев и едва не разбив себе подбородок, сунул бутылку под стол и отобрал у (…) недопитый стакан.

Молчать! — гаркнул он в благоговейной тишине. — У меня больше всех публикаций, молчать и слушать, раз уж вы меня упросили говорить без обиняков и без… без этих. Технику Матушка сорок лет палит, она не окупается, связь так и не работает, а к каждому дрону нашего уважаемого (…) с его патологическим чутьём не привяжешь. Сейчас я вам скажу. Сейчас вы услышите правду. Накипело у меня.