Эта тварь неизвестной природы

Они курили друг против друга, стряхивали по очереди пепел в полностью уже спиртовый костёр. Это было тягостно, сосуще, безнадёжно-дуэльно, и Вадим опять плюнул на запрет базлать.

– Товарищ старший прапорщик… Разрешите ещё вопрос. Я по делу. Вот все эти… странные места… Гитики. Все они рядом с нашей техникой, с железной дорогой? Они же как бы только на технике зарождаются, верно?

Петрович засмеялся.

– Он тут в индейцев играет. Ох, дети, дети… Было верно, воин! И бинокли можно было использовать поначалу, и прицелы. Но теперь уже по вольной степи не погуляешь… А ты, значит, у нас такой, Свержин, мыслящий. За полторы тысячи целковых в месяц. Как ты сказал – «гитика»?

Вадим кивнул.

– «Пиджаки» в курилке спорили. Они невероятные места так называют. Гитика. «Наука знает много гитик». Такое выражение.

– Это Красная Армия у нас теперь называется, – сказал Петрович наставительно. – Весь личный состав полигона, что жив и не в психушке, сидит и читает, в рот нехороший, заместо устава научную фантастику! Во главе с товарищем генералом, начальником карантина. А ты ещё и к учёным бегаешь. Странный ты, Свержин. Хотя и с чутьём. И с равновесием хорошо… И стреляешь, говорят… Кожаный носок…

– Да я вообще-то вообще не читаю, – сказал Вадим, но его не услышали.

– Ага, он этот… Фенимор, мля! – подхватил Башкало.

– Вот тебе и фенимор… Странное с вашим призывом контрактным, – сказал Петрович. – Я слышал, через военкоматы вызывают дембелей отсюдошних сроков службы восемьдесят шесть – восемьдесят девять поголовно, и с ходу полторы тысячи в месяц предлагают. Так, Свержин? Просто из любопытства.

– И подписку о неразглашении берут, – сказал Вадим. – Пятнадцать лет строгого.

– Довели страну… – сказал Башкало неожиданно, но как-то в жилу, подведя черту.

– Ну, раз пятнадцать лет строгого, то отставить базлать, – сказал Петрович. – Ты докурил, Вася? А ты доел? Встали все. Свержин, возьми термос и набей его землёй. Пальцами утрамбуй, чтоб всклень! И пробкой сверху. И в сторонку аккуратно брось, а лучше катни. А ты, товарищ прапорщик Вася, дорогой мой человек, – на тебе по-прежнему вешки. Все три с половиной. Уговорил, сломанную я понесу. Но остальные ты уж не вырони, именем трудового народа тебя прошу. Собери в охапочку да баюкай. Нежно. Там будет что огородить.

«Со стопроцентной вероятностью приобретают опасные свойства металлические или стеклянные, цилиндрические полые, открытые с одной и более сторон предметы снаряжения и быта любой длины и диаметром более пяти сантиметров… – пародируя секретного инструктора в фехтовальной маске завыл Бубнилда. Вадим даже переносицу потёр, – как-то: порожние банки и бутылки, кружки, снарядные и зенитные гильзы, и прочие, тому подобные, объекты технологии…»

Вадим пихал в термос глину, а голос Петровича еле пробивался сквозь бубнёж маленького человечка в мозгу, и пока термос не наполнился «всклень», Вадим не сумел унять Бубнилду. К счастью, Петрович решил всё повторить, дождавшись приведения места привала в безопасное состояние.

– Внимание, группа. Слушай боевую задачу. От этой вот, – Петрович показал на «триста двадцать четвёртую», – есть отнырок от трека. Неизвестный командованию. Направление – туда. – Взмах тростью-посохом. – Метров четыреста по земной карте, а фактически километра полтора. Опять под насыпью. Место чудно̀е. – Он почесал под подбородочным ремешком. – «Гитика» ты сказал, Свержин? Пусть будет «гитика». Покажу тебе настоящую гитику. Большую и сложную. Если вернёмся – не болтать, что видали. Башкало, это я тебе прежде всего говорю. Как раз пятнадцать лет и получишь.

– Слышь, Николаич, ты это, ты не гнал бы, ты притормози… – нервно начал Башкало.

– Рот закрой, Вася, руки твои дырявые, я при салаге тебе говорю. Порядок движения меняем. Свержин, идёшь рядом, полностью на «рисках». «Рискую» я, ты мне их подаёшь. Теперь дальше. На этом тречке будет место, где нельзя говорить, шуметь, топать, молиться. Ни звука! Смотришь только на меня и повторяешь каждое движение. Башкало, ты – десять стандартных позади всё время. Задача ясна?

Вадим кивнул. Бубнилда молчал в заинтересованной тональности.

– Так точно, мне ясно, – сказал Башкало, маясь. – Но ты бы объяснил хоть что, Николаич…

– Дойдём – сам всё увидишь. Не поймёшь – объясню дома. В Зоне – без вопросов, забыл? Вроде ты не первоход, Вася, – выразив в последней фразе удивление, сказал Петрович.

– Так там особо опасное что-то, я не понял? Приказ-то у нас выжить…

Петрович прекратил терпеть.

– Прапорщик Башкало, отставить базлать! Задача поставлена, ясна. Выполнять поставленную задачу. Тут везде особо опасно. И советскому народу ты, Вася, полторы тысячи в месяц по двести рублей за каждый выход отработать должен. Салага у нас, похоже, идейный, я по уставу живу, а ты что-то слишком много про деньги говорить стал последнее время. Всё, вопросов нет. Равняйсь, смирно. Вперёд, контрактничек. До моей команды порядок движения уставной. Шагом марш.

Вадим шагнул и упал в реку.