Этап

— Ничего себе, — совершенно искренне поразился Николаев. — То есть у нас три века, от девятнадцатого, до двадцать первого. А дирижабли такие строили в начале двадцатого…

— Какие дирижабли? — не поняла Дарья.

— Серёжа пытается понять, откуда взялся наш дирижабль, — пояснила Мария. — Если честно, я уже не грею голову. Федя пояснил, что здесь кругом сочетается самое разное время, я и не стала особенно беспокоиться. Он и сам не всё ещё понял, теорий много, а как объяснить, неясно. Ну всё, хватит бездельничать. Кто-то обещал меня учить, как документы записывать, и вообще.

* * *

Она пришла в половине двенадцатого. С Дарьей нужно было снова посидеть — снова ей было трудно засыпать. Самый первый конец света запоминается навсегда. А на её глазах людей рвали когтями и зубами, и пили из них кровь. Теперь ни один фильм про вампиров Дарья смотреть не желала, даже если комедия. И всё прочее, где хоть как-то обозначены вампиры. У меня были триффиды, думала Мария, прижавшись к Николаеву, слушая его дыхание и держа его за руку. Мерзкие твари, как я выжила, не понимаю. И мародёры. Наверное, я в тот день впервые и спасла, и убила человека, по-настоящему. Он сам бы меня убил, изнасиловал и убил, сам так и обещал — и ничего под рукой не было, только диски, и бросила один в него. Потом, когда перестало тошнить, проверила, что будет, если остальные два диска так же взять, и чуть себя же не пришибла, половина дома рухнула.

А потом я там устроила… сама не верила, что всё происходит, сначала, но как увидела, что диски делают, поверила. То есть думала, что это глюк, накануне напилась — не передать, но проснулась такая бодрая, что решила: это сон. Выжигала этих тварей, а потом поняла, что они за людьми охотятся. И человек двадцать, наверное, спасла, и потом искали, где бы укрыться, потому что самыми страшными оказались не триффиды, а другие люди. Мародёры. Всё вокруг погибало, а они грабили и убивали, у меня до сих пор в голове не укладывается. Мне теперь до сих пор ходить страшно мимо живых изгородей, ведь эта ходячая петрушка там и пряталась. И зелень покупать потом долго боялась, и есть её, все надо мной смеялись. Потом уже книжку прочитала про день триффидов, и уснуть не смогла…

Она пришла и осталась, сама осталась. Я поняла теперь, почему ты сразу показался своим, думала Мария, и гладила его по щеке — он улыбался во сне, и хотелось смотреть на это, смотреть… Никогда не смеялся надо мной, слова плохого не сказал, делал, что просила без ненужных реплик, но и вертеть собой не позволял: если что-то решил — всё, хоть я лопни, по-другому не будет. Я сама проверяла: и капризничала, и бесилась, и напрашивалась на грубости — и не было грубостей. Потом самой было стыдно. Чёрт, уже не помню, когда мне было стыдно последний раз! И слушал всё, что я несла, и не пропускал мимо ушей. Однажды подумала, что просто не обращаешь внимания, Жора так меня слушал — потом спросишь что-нибудь, и видно — ничего не слышал. Слушал, но не слышал. А ты слышишь. И к себе в душу лишний раз лезть не даёшь — и в мою не лезешь, и всё равно я спокойно рассказывала такое, что никому, кроме Даши, может быть, и не говорила — и чувствовала, что понимают и смеяться не будут.

Она поняла, что он проснулся. По тому, как изменилось дыхание. Она легонько сжала его ладонь, и он уселся. И она уселась.

— Вот, — показала яблоко. Специально принесла с собой, в кармане халата, а потом положила под подушку. Такой от него был приятный аромат, голова кружилась.

— Это зачем? — он на самом деле удивился, и Мария тихонько рассмеялась, глядя ему в глаза.

— Хочешь? — она смотрела, и саму бросило в жар от своих же слов. Он не сразу ответил вслух. Но она ждала, пока будет вслух.

— Хочу, — он смотрел в её глаза.

— Тогда ешь, — протянула ему яблоко. И съели его, откусывая по очереди. С подружками, в той ещё жизни, посмеялись, помнится, над американскими фильмами, где главный герой и его подруга просыпаются и первым делом целуются, и далее сами понимаете что. То есть у них не бывает «утреннего дыхания», да? Дезодоранты и зубная паста прямо во рту вырабатываются? Её последний парень, с которым она жила дольше остальных, однажды принёс такое яблоко в постель, и сказал — не трогай, это утром я тебя буду соблазнять. И она поняла, зачем это яблоко. И сама полюбила есть их по утрам.

Она прижалась к нему — и что-то говорила, уже вслух, пока все слова не потеряли смысл. Когда пришли в себя и лежали, остывая, заметили Кошку, которая наблюдала за ними с пола, молча и пристально. Кошка, не подглядывай! И я в твою личную жизнь подглядывать не буду! Но Кошку личная жизнь занимала меньше всего, она вспрыгнула, улеглась Марии на грудь, и замурлыкала, нещадно прокалывая полотенце острыми, как шило, коготками. Ужас, а если бы полотенце не подложила?

* * *