Этапы духовной жизни. От отцов-пустынников до наших дней

Здесь уместно вспомнить имя св. Исаака Сирина, жившего в VII веке. Он обобщил святоотеческую мысль и, как мастер аскезы, создал феноменологию греха. Не придавая большого значения многочисленности грехов – для Бога, можно сказать, почти ничтожной, поскольку человеку дано покаяние, – он изображает в своих “Поучениях” единственный грех, собственно грех: быть бесчувственным к Воскресшему! Сколь поразительное пророчество о современном советском атеизме! Чтобы быть убедительным, он обращается к единственному неопровержимому аргументу Креста, и это вопрос жизни и смерти не только человека, но и Бога. Действительно, отрицание Воскресения достигает, минуя творческий акт, Самого Творца. Мистически это отрицание завершает богоубийство, убийство Отца. Ницше хорошо это сформулировал, говоря о смерти Бога: “Где Бог? Я скажу вам. Мы Его убили”. Так же и у Достоевского атеистическое сознание достигает высшей точки именно в этом: “Был на земле один день, и в середине земли стояли три креста… кончился день, оба померли… и не нашли ни рая, ни воскресения… Вот вся мысль, вся, больше нет никакой”[75]. Вот само сердце атеизма. Из этого тайного источника исходит фрейдистский комплекс универсальной вины – убийство Отца – и тяготение человека к смерти – Todestrieb, так же как и формула Хайдеггера: Sein zum Tode.

Alea jacta est – жребий брошен, выбор сделан, атеистический символ веры возвещает urbi et orbi: Бог умирает и не воскресает. “Агнец, закланный от начала мира”, означает здесь: Агнец, закланный и умерший, несуществующий, уничтоженный. В начале была смерть Бога и Его молчание.

Поскольку на карту поставлена его судьба, человек оказывается перед единственной альтернативой: да или нет, третьего не дано. Ницше объяснил это в “Переписке”. Есть лишь два рода безумия, которые способны заставить человека жить, говорит он: одно – его собственное, безумие смертного сверхчеловека, выживающего в вечном возвращении; другое, неприемлемое для него, – безумие апостола Павла, безумие Креста, Бога Воскресшего и человека бессмертного.

Аргумент атеизма был предусмотрен апостолом Павлом (1 Кор 15:17): если Христос не воскрес, то напрасна вера и ничто не имеет смысла, все тщета. Не существует полумер или промежуточных решений, мы стоим перед фундаментальной очевидностью Христа Воскресшего. Бог, не предъявляющий хартии Человеколюбца, Бог, Который не есть Любовь, распятая для того, чтобы заставить воссиять, по слову бл. Августина, “жизнь, смерть смерти”, – не Бог. Доведя до конца мысль апостола, можно утверждать, что всякая религия существует лишь Воскресением Христовым, мистически опирается на это событие. Если Христос воскрес, то это касается всех людей. Если же христианское свидетельство о Воскресшем отрицается, то никакая религия не продержится на уровне современного мира, ибо вне Евангелия всякое религиозное возвещение останавливается на полдороге. Его трансцендентный предел – Бог, ставший воскресшим человеком. Этот факт касается вовсе не нескольких свидетелей, воскресший Христос – современник всех людей, а это означает, что каждый человек – современник вечного Христа. Это делает координаты истории христологическими по сути. Христос воскрес как Глава человеческого Тела, и теперь всякая религия и всякий человек должны и могут искать в Нем жизнь вечную. Это единственное свидетельство определяет вселенскую миссию Церкви среди всех религий и в великой встрече Востока и Запада. История ставит христианскую веру в Воскресшего в точку пересечения всех идеологий, по-своему повторяющих теперь единственный вопрос, вопрос Пилата: “Что есть истина?” Он обязывает веру произнести свое “да”, доходя, если это необходимо, до исповедания-мученичества, единственного ответа на этот отовсюду звучащий вопрос. Христос пребывает в предсмертной агонии, и вечность с нетерпением жаждет слышать этот ответ.