Этаж шутов

Когда в душе все бунтовало против бесправной жизни шута, целиком зависящей от настроения царицы, которая могла в любое время позвать и заставить кривляться, даже тогда Васю не покидал дух соперничества. Чем труднее казалось дело, тем он больше старался. Внешне дружные, забавники государыни испытывали тайную ревность к успехам товарищей. Дружили для видимости, зорко следя друг за другом. Каждый старался при случае обойти соседа, каждый готов был сражаться насмерть за свои сокровища: двусмысленные словечки, гримасы, нескладицы. Горе тому, кто похитит чужое! Царица или сам Бирон призывали вора к порядку. Впрочем, Вася был слишком честным, чтобы присваивать находки товарищей. Он даже не попытался подражать Пузырю, которому не было равных ни по рассказам историй, ни по гримасам. Васе хотелось придумать свое. Часами простаивал он перед зеркалом, упражняясь в гримасах – изнурительный труд, похожий на поиск воды в пустыне. Плоды были столь ничтожны, что он все с большей тоской вспоминал свою прежнюю беззаботную жизнь в деревне. Каждый раз, когда царица призывала его к себе, Вася впадал в уныние, заранее зная, что вновь услышит роковой для него вопрос: «Чем ты меня сегодня порадуешь?»

Ему и хотелось бы угодить государыне, но он не мог из себя извлечь ни одной новой шутки и строил те же гримасы, что и вчера. Он старался смешить, заранее зная, что обречен на провал. Пренебрежительная улыбка, с которой царица его выпроваживала, усугубляла чувство стыда. Подавленный, ощущая свое бессилие, Вася томился без дел, с тоской ожидая следующего испытания. Время от времени его навещал отец, поднимался на этаж шутов порасспросить об успехах. Не осмеливаясь ему рассказать о своем невезении, Вася увиливал от ответов и даже прикидывался человеком, по службе преуспевающим. Но ложь была не в его характере, и в один из дней, когда было особо тоскливо, он, не выдержав, рассказал и про череду неудач, и про страх быть уволенным по неспособности.

Они сидели одни в просторной столовой. Шуты мылись в бане. Был субботний день – большая помывка для забавников государыни. Однако они должны были вскоре вернуться, и Вася боялся, что доверительный разговор прервется на полуслове. Он торопливо заглядывал отцу в глаза, думая увидеть в них ту же досаду, которую испытывал сам. Но Пастухов не выглядел огорченным. Напротив, он даже повеселел. Вася предложил, как обычно, чай с баранками.

– Может, тебе сменить образ? – пробасил Пастухов после пары шумных глотков.

– Карлик – это пожизненно, и образ у него – один, – с горечью возразил Вася. – Если нет таланта смешить, то тут ничем не поможешь.

Пастухов пропустил мимо ушей горькие слова сына.

– Ну, коли ни твой рост, ни твои глупые рожи не смешат государыню, надо удивить ее чем-то иным. Придумай что-то особенное!

– Последнее время я только этим и занимаюсь.

– Занимаешься, да только не знаешь, в чем твоя сила. Несколько лет назад, когда я приехал тебя навестить в Болотово, вспомни, как ты меня потешал, изображая деревенского старосту с его каждодневными докладами, а не то оглохшего у своей наковальни кузнеца Степку со смешными ответами невпопад и, прости меня, Господи, нашего батюшку отца Феофана.

Вася словно прозрел после разговора с отцом. Даже пузатый самовар под лучами солнца, только что осветившими комнату, заблестел ярче обычного, зашумел веселей, чем всегда. Однако ликовать было рано. Скорый совет отца обнадеживал и тем не менее вызывал сомнение.

– Может, в деревне это и было смешно. Но кого ты прикажешь изображать во дворце!

– Здесь нет недостатка в людях.

– И в каком же образе ты меня представляешь? Министра, шталмейстера,[9] камергера?

– Начинай с персон незначительных. Посмотришь, придется ли это по вкусу царице. Если ты ей поглянешься, тогда постепенно карабкайся вверх, от чина к чину.

– Так, чего доброго, наживешь врагов!

– У тебя не будет врагов, тебя поддержит царица. Вот увидишь, она сама попросит изображать высоких особ.

Вкрадчивый, ласковый голос отца рассеял сомнения.

– Возможно, ты прав, – тихо сказал Вася с надеждой и страхом. – В моем положении хуже нет топтаться на месте, не зная, чем все это кончится.

– Молодец! Слушай отца, сынок! Коли с умом возьмешься за дело, скоро станешь любимым шутом государыни и грозой ее приближенных.

Послышался громкий шум голосов. Шуты возвращались из бани. Раскрасневшиеся, с мокрыми волосами, благоухающие массажным маслом и мылом, они рассаживались вокруг стола. Слуга поставил стаканы. Понимая, что будет лишним в этой компании, Пастухов распростился с сыном, тихо наказав ему поскорей извлечь выгоду из своих талантов.