Этаж шутов

Неожиданно шуты стали кривляться, присели на корточки и закудахтали – верный знак, что Ее Величество приближается. «Курица яйцо снесла» – этот номер они исполняли только для государыни. Вскоре она действительно появилась, спины придворных согнулись в поклоне. Огромная, с нависающим, словно балкон, бюстом над большим животом, с властным взглядом на надменном лице, темными буклями, в которых блестят драгоценные камни, она на ходу одаряет шутов довольной улыбкой, шелестит алым шелком расшитого золотом платья. Шуты стараются пуще прежнего, изощряясь в гримасах. За нею следует, держась на почтительном расстоянии, ее бессменный возлюбленный, грозный Бирон. Ни для кого не секрет, что это он вот уже несколько лет тайно управляет страной, назначая своих людей на ответственные посты, сообразуясь с интересами и духом Германии. Каждый вокруг Пастухова в душе сокрушается о таком положении дел, но никто не смеет противиться воле временщика, который правит в России единовластно, не считаясь со своей венценосной, но сумасбродной любовницей. Немалого роста, с большими, словно у лесоруба, руками, грубым жестким лицом, хищным взглядом, основательно скроенный Иоганн Бирон рядом с пышной царицей, которая шествует впереди, смотрится ловким и стройным. Поравнявшись с Пастуховым, который, сложившись вдвое, застыл в низком поклоне, Анна Иоанновна останавливается. Боярин хмелеет, почтительно вдыхая запах духов и пота, который исходит от государыни. Ее Величество потеет в жару, а тут еще столько народу, в зале нечем дышать.

– Жду тебя через десять минут, – объявляет она. – Не опаздывай. Прием не будет отложен. Он будет отменен.

Мягкий, однако же решительный тон не оставляет сомнений. Пастухов хочет поблагодарить государыню, заверить, что прибудет вовремя, но она уже удаляется, увлекая за собой молчаливую толпу камер-юнкеров,[5] фрейлин, придворных дам, сановников.

Как только государыня скрылась из виду, Пастухов, минуя лабиринт переходов и лестниц, поспешил к приемной, где у царского кабинета уже терпеливо дожидались очереди с полдюжины разного чина и звания просителей. Едва Иван Павлович пристроился рядом с ними, как появился гофмейстер,[6] с тем чтобы препроводить его к государыне.

Анна Иоанновна указала Пастухову сесть напротив, с другой стороны письменного стола, оглядела проницательным хитрым взглядом.

– Я не могу уделить тебе много времени, – тягуче произнесла она. – Потому докладывай коротко.

Царица говорит с заметным немецким акцентом, вертя в руках черненого серебра табакерку. С некоторых пор она начала нюхать табак по моде, как говорят, пришедшей из Франции. Многие придворные раболепно ей подражают. Пастухов про себя отмечает, что ему надо бы тоже завести табакерку, чтобы не отставать от других. В голове у боярина пусто, он явно робеет и тщетно подыскивает слова, чтобы должным образом изложить свою необычную просьбу. Он еще собирается с мыслями, а государыня уже задает вопрос:

– Ну, так что за важное дело ты имеешь ко мне, Иван Павлович?

Призванный к порядку строгим тоном царицы, Пастухов запинается, с трудом подыскивая слова:

– Речь о моем сыне, Ваше Величество… Видите ли, у меня… да, у меня, с вашего позволения… у меня есть сын.

– Ну, так что же дальше? Разве это ты один имеешь сына? – возражает Анна Иоанновна, машинально открывая и закрывая табакерку.

– Вы совершенно справедливо изволили заметить, Ваше Величество, – осмелев, отвечает Пастухов, – не у меня одного сын, но мой – не такой, как все. Мой горбатенький и росточком мал.

– Карлик?

– Да, Ваше Величество, – в голосе Пастухова стыд и надежда.

Глаза государыни вспыхивают.

– Вот это уже занятно! Почему ты мне раньше о нем не рассказывал?

– Не хотел беспокоить Ваше Величество заурядной историей, которая касается только нашей семьи.

– Какая история? Какая семья? Россия есть одна большая семья, и твоя история касается всех! Сколько лет твоему сыну?

– Двадцать два.

– Он живет с тобой?

– Нет, Ваше Величество, он проживает в моей родовой деревеньке Болотово.

– Почему ты его прячешь в деревне?

Пастухов теряется: государыня его обвиняет. Сбитый с толку, он невнятно бормочет:

– Я его не прячу, Ваше Величество. Просто ему там лучше. Спокойный уголок вдали от шумного Петербурга. По своему здоровью он нуждается в отдыхе, свежем воздухе, тишине…

– Ну хорошо, хорошо! – прерывает его царица. – Не трудись оправдываться. Я не собираюсь тебя ругать. Однако же странно, что никто во дворце мне не доложил, что у тебя есть сын. Хотя, помнится, в свое время говорили об этом, но без подробностей. У меня, как всегда, в одно ухо влетело, в другое вылетело.

Государыня мечтательно улыбается.

– Карлик, говоришь, – переспрашивает она, – настоящий карлик?

– Да, Ваше Величество.

– И какого он росту?

– Едва достает мне до пупка.

– Замечательно! А как прозывается?

– Рожденный в венчанном браке, он носит мою фамилию – Пастухов.

– А имя?

– Василий… Попросту – Вася.

– Любит ли он, по крайней мере, смеяться?

На минуту замешкавшись, Пастухов отвечает поспешно:

– Полагаю, что любит, Ваше Величество.

– А умеет ли он смешить?