Этажи села Починки

«Возьми ты, к примеру, наше, сапожное дело, — любил он начинать такими словами очередной эпизод из своей жизни. — Попадаю я в конце германской войны на позиции, в армию, значит. Первым делом спрашивают: специальность? Сапожник, отвечаю. И зачислили меня к старшине, при обозе. М-да-а…

На дворе то дождь, то грязь, наш брат солдат меси ее. А я себе как-никак, в сухе и тепле, знай ковыряю-шью. Смотришь, ротному надо головки пришить. Своему же брату солдату услугу окажешь. Там на водку, там табачку — всегда на виду, и все тебя уважают.

А и случился грех — попала наша часть в окружение. В плену, значит, оказались мы. Так и там я опять же у дела. Определили нас вдвоем с товарищем к австрийцу-хозяину. Деревня у него не деревня, не разберешь-поймешь. Хозяйство хорошее. Я и объясняю ему, что, мол, сапожники мы. А товарищ он городской, фабричный, кому его профессия тут требуется. Я говорю ему: молчи, скажи, что и ты сапожник.

Повел нас хозяин в амбар, показал на груду разной обуви. И чего там только не было: сапоги и ботинки, туфли и сандалии, боты и гусары… И два пальца тычет, на свой двор с конюшней показывает. Не понял я, что он хотел сказать, но догадался: дескать, две недели на починку, а потом на конюшне, во дворе работать будете.

И стали мы работать. Я, конечно, шью, а ему что полегче даю, так у нас и пошло дело. Приходит однажды хозяин, рыжий такой, очки серебряные надел, посмотрел нашу работу. Понравилось, видно: «Гут, говорит, зер гут», — и зубы желтые кажет, вражина австрицкая. Нравится, значит, ему наша работа.

А когда в доверие вошли, так и бежать легче было. Опять же скажу: деревенского сапожника никогда не сравнить с фабричным, городским. Там он, скажем, на фабрике, закройщик есть закройщик. Другой тебе набойки знай бьет, а дай ему затянуть головки или же верха прошить и — встал… М-да-а…»

Он ревностно относился к своему делу, профессии сапожника, как относятся к делу все настоящие мастеровые люди, знающие себе цену.

Мастера во всей округе знали друг друга. Между ними не существовало открытого соперничества, но к любому проявлению небрежности или нарушению сроков заказа со стороны кого бы то ни было — все относились ревностно. Особенно блюлось и опекалось мастерство, добротность и качество работы. Одно время завелся некий Яшка Шмулек, который пытался всучить вместо яловой — свиную кожу, в подбивку ставил прелый материал, а то и до того дошел, что стельку стал картонную ставить.

«Недобрым делом занимаетесь», — попрекнули как-то на базаре Ивана Матвеевича. «Каким делом?» — переспросил Чеботарь «Недобрым!» — твердо повторил мужичок в старом офицерском кителе, видимо с чужого плеча, которого Иван Матвеевич знал в лицо, а чей он и откуда — припомнить никак не мог.

«Толком говори, — рассердился Чеботарь, — кого имеешь в виду?» — «Яшка Шмулек опять озорует, бумагу ставит вместо кожи…»

Кровь бросилась в лицо Ивану Матвеевичу, и он стремительно зашагал, протискиваясь через толпу толкучки, мимо фруктовых, овощных да мясных рядов, прямо к выгону, где стоял магазин, а рядом пивной ларек. Там всегда были люди, особенно свой брат сапожник.

«Сливы, сливы, хорошие сливы!..» — неслось справа. «Дули медовые! Дули! Дули!..»; «Кто забыл взять укропу с петрушечкой?!»; «Телятина! Свежая телятина! Кому телятины!» — раздавалось слева.

А Чеботарь торопливо шел между рядами, вдыхая всей грудью запахи яблок и слив, укропа и чеснока, любуясь мимоходом светлыми, прозрачно-желтыми ядрами груш, кроваво-красными помидорами, молодой зеленью укропа и лука.

— А-а! Иван Матвеевич! — радостно приветствовали его голоса собравшихся в тени акаций друзей. Тут были и Петр Рябоконь, и Гавриил Дымов, и братья Степан да Никанор Свиридовы, Тимошка Грачев, Семен Гвоздиков, еще и еще — человек с десяток собралось.

— Што, брат, хмуришься? — полюбопытствовал Тимошка Грачев, наливая Ивану Матвеевичу стакан водки.

— Где тут Шмулек этот?..

— Верно, — подхватил Семен Гвоздиков. — Мне тоже тычут пальцем везде.

— Проучить такого надо.

— Надо!

— Верно! — раздались голоса.

Вскоре Петька Рябоконь, вызвавшийся препроводить Шмулька привел Яшку в компанию.

Первым делом ему дали выпить.

— Я рад… тут с вами вместе. Я сбегаю — возьму сейчас водочки. Я уже возьму…

Яшке налили второй стаканчик.

— Хватит, — оборвал его Гавриил Дымов, перехватив руку Яшки, которую он было поднес со стаканом к губам.

Ударом кулака он сбил Яшку наземь, Никанор Свиридов, у которого всегда при себе имелось шило — несколько раз кольнул им Яшку в заднее место, повторяя:

— Не шкоди, мокрогубая образина, не шкоди!

— Ой-ей, — орал Яшка, — не буду! Больше не буду!..

…Однажды, еще в тридцатые годы, произошла с Чеботарем история, которую многие хорошо знают, помнят и, при случае, не прочь пошутить на этот счет. А случилось вот что.