Этьен и его тень(изд.1978)

– Ну никак не могу тебя представить в фуражном складе или в вещевой кладовой. -Старостин прищурил глаз и погрозил пальцем. – Ничего общего ты, друг, с интендантством не имеешь…

– Яков Никитич, откуда ты знаешь языки?

– Окончил военную академию.

– Но там учат только один язык. Не слышал, чтобы там преподавали итальянский.

– Я успел еще до войны записаться в дипломаты. Думал, не придется больше воевать.

– И где же тебе пришлось воевать? На каком направлении ты попал в плен?

– Был на дипломатической работе.

– И не успел выехать?

– Вот именно, не успел.

– Из какой же страны не успело выехать наше посольство и дипломат попал в Маутхаузен?

– Сказать, Мамедов, в чем твоя ошибка? Твои вопросы слишком квалифицированные. Ты, случайно, к следственным органам отношения не имел?..

В те дни Старостин рад был узнать, что в каменоломне начали изготовлять могильные плиты, надгробья и постаменты для немецких кладбищ.

Каждый день эсэсовцы сталкивали со скалы в пропасть нескольких заключенных, их называли «парашютистами». Был случай, когда в каменоломне начали взрывать шпуры, не предупредив никого и не выведя оттуда работающих. Иногда всех заставляли бессмысленно переносить камни туда и обратно, туда и обратно.

Тем, кто не мог скрыть возмущения и раздражения, Старостин сказал:

– Это издевательство, но пусть никто из нас не будет подавлен, раздражен. Пусть нами владеет сознание, что мы не приносим никакой пользы фашистам.

Такие же бессмысленные злодейства совершались в лагере в конце прошлого лета, после неудачного покушения на Гитлера.

Работать в каменоломне зимой намного трудней, чем летом. А кроме всего прочего, летом, когда арестантов гнали через лес, многие отдирали кору молодых деревьев и грызли, жевали ее.

Каждый день Старостин пересчитывал ступеньки, ведущие в гору, в лагерь. Сто восемьдесят шесть ступенек. И горе, если он не сможет с ними совладать!

В один из стылых февральских вечеров, когда ветер дул со стороны невидимого, заледеневшего Дуная, ноги были налиты таким свинцом усталости, что каждая ступенька давалась Этьену с трудом.

Двадцать девятая ступенька, тридцатая, тридцать первая, тридцать вторая, тридцать третья…

Он вдруг почувствовал, как его с обеих сторон крепко взяли под руки. Вот это встреча! Он сразу потерял счет ступенькам. Справа его поддерживал сильной рукой рослый, по-прежнему могучий Зазнобин, слева – душа-парень Шостак. Бронебойщик шел молча, а Шостак не удержался:

– Ты самый последний приказ не получил, земляк?

– Какой?

– Приказ – голов не вешать и глядеть вперед!..

– Потише приказывай, Кастусь, – пробасил Зазнобив, не замечая, что предостережение его прозвучало громче, нежели присказка товарища.

Этьен не успел вдоволь обрадоваться и вдоволь удивиться, как дружеские руки вознесли его на самый верх лестницы. При дневном свете такая помощь была бы немыслима: можно насмерть подвести ослабевшего, эсэсовцы уже не раз сбрасывали таких доходяг со скалы.

Зазнобин и Шостак также мыкались в штайнбрухе. И с того вечера они не раз при окончании работы «случайно» оказывались у подножия лестницы рядом со Старостиным и, можно сказать, несли его над ступеньками, он лишь касался их колодками.

Какое он чувствовал облегчение, когда ступал ослабевшими ногами на последние ступеньки и оказывался перед воротами в лагерь.

Тут уж можно надеяться, что дойдешь до барака. Осталось подняться в самом лагере на четыре ступеньки между первым и вторым рядом бараков и еще на пять ступенек между вторым и третьим рядом бараков. Ну, а если ему трудно будет забраться к себе на нары, на третий ярус, – Мамедов поможет…

«Мамедов не был со мной откровенен, не интендант он, – размышлял Старостин, лежа на нарах. – Но можно было не обижать его своим недоверием. Он с Леонидом Панасенко спасал здесь смертников в 13-м блоке, подменяя жестяные браслеты с номерами.

– Знаешь что, Сергей, – неожиданно сказал Старостин, повертываясь лицом к соседу. – Никто из нас не знает, останется он в живых или нет. Пришло время узнать друг о друге побольше.

– Давно согласен.

– Ты вот удивляешься, почему я вожу дружбу с итальянцами, откуда знаю столько языков… Понимаешь, после войны в Испании пришлось застрять в Европе. А перед тем как меня судил специальный трибунал по защите фашизма, выдал себя за австрийца.

– Как же тебе удалось снова стать Старостиным? – насторожился Мамедов.

– Это уже когда везли в Австрию. Товарищи похоронили того австрийца в дороге. А я назвал свою фамилию. И воинское звание, полковник.

– Может, опять взял напрокат чужую фамилию? Может, я после войны и не найду тебя нигде? Может, и не жил никогда в Москве такой человек – Старостин?

– Даю слово, найдешь в Москве Якова Никитича Старостина. И мы обязательно увидимся. Конечно, – Этьен вздохнул, – при одном маленьком условии. Если оба останемся в живых.

102