Этернум 5

Чего я точно не ожидала от Шрина, так это пространных рассуждений с претензиями на глубокую философию, но наемник, безусловно, умел удивлять и, честно говоря, во многих аспектах, я даже разделяла его позицию. Сейчас мне почему-то вспомнилась Луэта, страстно мечтающая служить в Космодесанте, чтобы огнем и мечом изменить жизнь на родной планете, но упорно не понимающая, что революции социальной должна предшествовать революция техническая.

– Десять секунд до входа в атмосферу! – предупредил Шрин, – что-то не так, Бернович, но без сенсоров я не могу понять что… Вот дерьмо! Держись!

Всё произошло настолько стремительно, что я даже испугаться толком не успела. Внезапно челнок закружило в вихревой воронке, а затем он начал резко терять высоту. В мгновение ока рядовое снижение превратился в неуправляемое падение, челнок трясло так сильно, будто он вот-вот развалится на части, по кабине летали незакрепленные предметы обихода, а в иллюминаторе угрожающе приближалась поверхность планеты.

– Похоже, нам предстоит жесткая посадка, только бы амортизаторы сработали, – со стороны казалось, что Шрин в панике нажимает все подряд кнопки на приборной панели – такими неуловимо быстрыми были касания его пальцев, но своими действиями таргоциат явно пытался если не предотвратить катастрофу, то хотя бы минимизировать ее последствия. Я же омертвела от ужаса, и, инстинктивно вжав голову в плечи, словно приросла к своему креслу. Захваченный в водоворот шаттл безостановочно крутило и швыряло, вокруг что-то непрерывно громыхало, пищало и потрескивало, а все усилия Шрина не приносили результата. Зеленое пятно внизу постепенно обретало четкие очертания, и сейчас я видела, что прямо под нами простирается буйная растительность – насыщенная, яркая, свежая, и даже за миг до неизбежного столкновения мне не верилось, что это дивный оазис станет нашей братской могилой.

– Бернович, держись! – гортанно выкрикнул таргоциат, и в следующую секунду шаттл со скрежетом вспахал брюхом землю. От мощнейшего удара корпус челнока несколько раз содрогнулся в механических конвульсиях, и последним, что пронеслось у меня перед глазами перед тем, как я потеряла сознание, была неестественно запрокинутая голова Шрина и его залитое синей кровью лицо.

Возвращение в реальность ознаменовалось мучительной болью и металлическим привкусом во рту, но даже в пограничном состоянии я понимала, что это гораздо лучше, чем вовсе не ощущать своего тела. Прежде всего я была жива и даже могла с трудом шевелиться, а применительно к нынешней ситуации это само по себе уже было колоссальным достижением. Негнущимися пальцами я расстегнула ремни безопасности и со стоном повернула одеревеневшую шею.

– Шрин! – пересохшие губы мне не повиновались, и я едва ворочала языком, – Шрин, ты меня слышишь? Черт!

В кабине шаттла было темно, как в аду, но, к счастью, коммуникатор уцелел и теперь успешно заменял мне фонарик. Соображала я медленно и тяжело, голова кружилась, а все тело будто бы разом саднило и ныло. Кое-как я дотянулась до бесчувственного наемника, перегнулась через кресло и непослушной, будто бы не принадлежащей мне рукой дотронулась до окровавленной щеки таргоциата. Терять время и пробовать нащупать пульс я даже не стала, так как все мои познания в анатомии таргоциатов ограничивались информацией об удивительной подвижности ушных хрящей, да и сердце у Шрина по аналогии с теми же ригорцами могло располагаться не в самом привычном месте. Сейчас мне пришел на ум только один универсальный способ, позволяющий точно убедиться, выжил ли Шрин при крушении шаттла. Я поднесла коммуникатор к приоткрытому рту наемника и шумно выдохнула, когда дисплей запотел. Во всяком случае таргоциат дышал, но его дыхание было очень слабым. Так вышло, что Шрин принял на себя основной удар при столкновении с поверхностью Ригора, а я, если верить внутренним ощущениям, отделалась ушибами и царапинами. Правда, непреходящая тошнота недвусмысленно намекала на сотрясение мозга, но дабы окончательно не впасть в отчаяние, я старалась об этом даже не думать. На фоне произошедшего со Шрином мои пустяковые травмы выглядели легким недомоганием, и я категорически запретила себе заострять на них внимание.

Глава

XXVI