Эти четыре года. Из записок военного корреспондента. Т. I.

Вот отзвук вчерашнего парада. Едем, а из головы не выходит моя семья. Жена Юлия тоже учительница. Ушла из города в день его эвакуации с малышом, с сестренкой — школьницей седьмого класса, ушла и будто растворилась в потоках людей — ни весточки, ни письма. Толпы эвакуировавшихся обстреливались с самолетов. Пароход с баржами, на которых уплывали по Волге женщины и дети, неприятельская авиация не то сожгла, не то потопила. Железнодорожный состав с эвакуированными тоже был обстрелян недалеко от станции Сонково… А мои? Нет, удлиним путь и обязательно заедем в Кашин, где помещаются областные учреждения, — может быть, туда пришли хоть какие-нибудь вести и для меня.

У поворота на Иваньково я впервые убеждаюсь, сколь предусмотрительно поступил Петрович, запасшись свежими газетами. На перекрестке — шлагбаум, только что сооруженный из источающей золотую смолу сосновой жерди. Два пожилых бойца с красными повязками решительно заворачивают поток машин направо. Узнаем, что дорога здесь приближается к передовой не то на два, не то на три километра. Вчера тут немцы подбили из крупнокалиберных пулеметов две машины.

— А велик ли объезд? Покажите. — Петрович важно развертывает свою карту.

— Ну не больно чтоб велик, но километров десять будет, — говорит боец домашним голосом.

— А не хочешь, дядя, все тридцать пять? — авторитетно заявляет Петрович, уже прикинувший по карте объездной путь.

— А может, и тридцать, кто его знает, — покладисто соглашается боец. — Зато от смерти подальше. Чего на тот свет-то торопиться?

— Нам это не годится, у нас бензина не хватит. Давай-ка, дядя, поднимай свою кочергу.

— Что значит кочерга? Это шлагбаум, — вступает в разговор второй солдат, судя по всему, человек суровый и хмурый. — У нас приказ — без специального разрешения не пускать. Давай поворачивай по стрелке.

— Мы ж из «Правды», — говорит Петрович. — Вы «Правду» читаете? — И показывает на меня. — Это из «Правды» корреспондент. Корреспонденции писать едет. Вот ты его не пустишь, а на фронте, может, что произойдет, а он опоздает и не напишет. Понял?

Бойцы переглядываются, изучают документы. Вытисненное на красной книжечке слово «Правда» производит впечатление. Хитрый Петрович тянет им газеты:

— Вот, служивые, вам свеженькая. Прямо из машины… Видите, парад на Красной площади, товарищ Сталин речь держит.

Бойцы жадно, как голодные хлеб, хватают газету и наклоняются над ней.

— А ну, дяди, поднимайте свою палку.

— Что значит палку?.. Ну уж ладно, раз вы корреспонденты, поезжайте, а молодуху с детишками не пустим. Вылезай, милая.

— Только вы ее устройте на попутную, — заботится Петрович.

— Ладно, не впервой… У меня у самого дома трое.

Шлагбаум поднят. Во весь опор несемся по пустой дороге. Где-то невдалеке постреливают, мелькают две подбитые вчера машины, возле них копошатся люди в промасленных ватниках.

— Раскулачивают, — не без зависти произносит Петрович. — Жизнь есть жизнь. — Вообще он склонен, как я заметил, к философским обобщениям.

Должно быть, мы представляем ничтожную цель — ни одной пули не послано нам вслед. И когда угрожаемый участок пройден, Петрович самодовольно говорит:

— Ну вот, а ты боялась.

По пути к Кашину еще раз убеждаюсь, сколь мудр мой попутчик, и начинаю понимать, что такое ехать «по открытому листу». Где-то на подъезде к городу иссякает бензин. Стрелка указателя судорожно дергается и подолгу застывает на крайней точке. Мотор чихает, машина идет рывками, то и дело приходится останавливаться, продувать бензопровод.

— Только бы до какой-нибудь паршивой заправки дотянуть.

— И что? Ведь у нас все равно нет ни одного талона на горючее…

— А это что, хвост собачий? — Петрович самодовольно хлопает по пачке свежих газет. — Только бы дотянуть, а там не ваша боль, можете и из машины не вылезать.

Наконец-то видим у обочины шест и на нем фанерную стрелку: «Бензин — 50 метров». Решительно сворачиваем в сторону, подруливаем к пирамиде железных бочек, лежащих в леске. У бочек — плотный боец в засаленной и заскорузлой шапке. Какой у заправщика с Петровичем происходит разговор, я не слышу, но, получив газету, боец идет в шалаш, выносит оттуда воронку, шланг, а сам углубляется в чтение, предоставляя Петровичу орудовать насосом. Тот, разумеется, не теряет времени.

Вернувшись, он тщательно вытирает концами руки и надевает кожаные перчатки.

— Ну вот, а ты боялась!.. Теперь нам до Калинина горевать не придется. — И поучительно добавляет: — Из каждого положения есть минимум два выхода.