– Жанр жанром, но ведь и выбор жанра определяется человеческой индивидуальностью. Хлесткое перо требует хлесткого сердца. Горевать по поводу того, что Владимир Бушин не считает нас «своими», если это действительно так, не следует, мы уж как-нибудь и на своем месте будем продолжать посильную работу.
Беда в другом, об этом вы уже упоминали. В неуважении друг к другу, в нежелании друг друга понять, постоянной распре, сжигающей всю нашу энергию. Что это – национальная черта или действие порождаемой всякой смутой внутриутробной бациллы? Не хочется и доискиваться, коли от обнаружения причины все равно ничего не изменится. С жестокостью, ничуть не меньшей, чем решения исполкома народовольцев, вынесли «приговор» Владимиру Солоухину: «Не наш, поди прочь!», тот же окрик прозвучал в адрес Игоря Шафаревича, пытались измазать в грязи имя Владимира Крупина, не однажды набрасывались на многотрудливого Валерия Ганичева… Все крупные фигуры, вставшие за Русь давно. И чем кончается ныне? «Шаг влево, шаг вправо – побег, измена». И такое не только в московских кругах, а по образцу их везде в России. Поэтому, не умея объединиться, договориться, заваливали мы одно начинание за другим. Нас легко было не замечать, гасить нашу деятельность: мы это творили своими руками. Когда требуется защита Отечества, в ополчение идут, не считаясь, кто монархист, кто анархист, а кто коммунист, а у нас партийные интересы оказываются сплошь и рядом выше России. Неудивительно, что большей пользы добиваются те, кто уходит в мирскую и земскую работу, распоряжается собою свободно, согласно совести и таланту.
Горько говорить, но это так: обличать друг друга во всех смертных и бессмертных грехах сделалось профессией среди недавних соратников. Видимо, оттого, что преступная власть от наших обличений страдала мало, другому чувству вырабатываться было не из чего, и весь пафос недовольства перешел на ближних. Так легче, и результаты налицо. И больно, и стыдно от какой-то общей нашей вины несогласия.
–
– Это огромная потеря, пока еще не осознанная полностью. Для такого осознания надо подготовить место, как подготавливается оно длительной болезнью, свыкнуться с мыслью, что человека может не быть. А тут вдруг сразу, не отрываясь от работы, точно неосторожно оступился и «провалился». Мы настолько привыкли, что у нас есть Вадим Валерианович Кожинов, и он, сколько бы ни путали путаники отечественной культуры и истории, все расставит по местам, поймает за руку, всему даст точное объяснение… – настолько привыкли, что и в горе прежде явилась невпопад какая-то детская обида: да что же это он? Как теперь без него?
«Исследователь» и «следователь» – слова близкие, одного корня, и означают они поиски правды. Кожинову в последнее, самое тяжкое для России, преступное десятилетие, быть может, больше даже подходит «следователь» – в нравственном смысле: свои поиски он вел не бесстрастно, не по-буквоедски, а словно спасая самую близкую судьбу, торопясь представить доказательства оговора и подтасовок. Даже тому, что происходит на наших глазах, Вадим Валерианович давал свое самостоятельное объяснение, и оно оказывалось более верным. Он постоянно находился рядом с нами, но шел как бы чуть обочь – откуда видно лучше и где потайное смещение культурных и общественных пород оставляет читаемые знаки.
Что говорить! Он был одним из тех и даже более чем кто-либо другой, кто помогал нам добывать Отчизну нашу. Он очень нужен сегодня и как нужен был бы завтра…