Эти глаза напротив

– Ну вот, то же самое происходит, когда я хочу с кем-либо пообщаться мысленно. Я настраиваюсь на этого человека, ищу его в пространстве, его биополе, его ауру – она у каждого индивидуальна, как тот же телефонный номер. А когда найду – начинаю видеть его глазами, слышать его ушами. Но не читаю мысли, понимаешь?

– Не очень пока.

– Ну как же тебе объяснить… – Павел страдальчески поморщился и покачал головой. – Вот как тогда, в лесу, когда я вел тебя к Монике. Я наблюдал за вашей семьей…

– Зачем?

– К вам ведь стал шастать мой кот, Атос…

– Карпов!

– Ну хорошо – Атос Карпов. И одно то, что ты спасла его семью от ротвейлера, а самого Атоса отвезла в ветклинику, уже говорило о многом. Как минимум о том, что и израненную девушку ты не оставишь умирать в лесу. Поэтому я и «позвонил» тебе. Увидел, что ты как раз за рулем и едешь в нужном направлении. И позвал. Вот и все.

– А когда ты вступаешь в диалог? Когда мы с тобой разговаривали вот сегодня?

– Телефонный диалог, Варя, телефонный. Пусть и мысленный. Я пришел вместе с Моникой, а когда она начала касаться опасных тем, «перезвонил» тебе. И ничего, кроме твоих ответов и того, что происходило здесь, у тебя, я не слышал. И не видел.

– Точно?

– Абсолютно!

– А вот с Моникой? Ты ведь сам сказал – она стала частью тебя. И она сама тебя постоянно слышит!

– Я ведь тебе уже говорил, – тяжело вздохнул Павел, – я и сам толком не могу понять, что это… Нет, мыслей ее я, слава богу, не могу прочитать…

– А почему «слава богу»?

– Потому. Вот скажи, а ты бы хотела постоянно торчать в голове у любимого человека? Знать все-все, порой не самые светлые и позитивные, мысли и желания? Шариться у него в душе без спроса?

– Нет! – Меня аж передернуло от страха.

– Вот и я не хочу. И счастлив, что не могу. А Моника… она действительно часть меня. Но как… вот как сердце, что ли. И когда с сердцем все в порядке, и тебе жить комфортно и легко. Но если оно заболит – ты это чувствуешь, и тебе плохо. И ты пытаешься помочь сердцу. Принимаешь лекарства или еще что. Вот и я мгновенно спешу на помощь, когда Монике плохо. И порой для этого приходится разговаривать с ней. Чтобы удержать, чтобы не дать утонуть в трясине безумия…

Последние слова Павел произнес еле слышно, словно через силу. И отвернулся, пряча глаза.

И почему мужчины так стесняются слез?

– Кажется, я поняла. – Я поднялась с кровати и, нашарив свои тапки, пришлепала к ссутулившемуся Павлу. Легонько погладила его по руке и тихо поинтересовалась: – Тяжело сегодня было, да?

Мужчина молча кивнул, по-прежнему пряча лицо.

– Это я виновата!

– Это он виноват, – глухо, с ненавистью, произнес Павел. – Гизмо. Тварь… Если бы не мама Марфа…

– Ничего, он и так получит по заслугам! И Мартин, но прежде всего – Игорь Дмитриевич, отец Моники, – они оба не позволят Магдалене вытащить своего ублюдка… Ох, прости, – я смущенно прикусила губу, – ведь она твоя мать, а значит…

– Магдалена мне не мать, – глухо процедил Павел. – У меня была, есть и будет только одна мама – Марфа. А эта женщина… для нее я действительно то, что ты сказала. Именно я – ублюдок. Что же касается Гизмо… Это такая скользкая тварь, что полностью уверенным в том, что он не избежит наказания, я не могу. Да и нет для него наказания, адекватного содеянному. Чтобы он тоже дни, месяцы, годы корчился от боли, страха, унижения!

Павел тяжело задышал, кулаки опять сжались, а воздух в палате стал вязким и давящим.

Пропитанным ненавистью и гневом.

– Прекрати! – просипела я, пытаясь продохнуть полной грудью. – Немедленно прекрати психовать, слышишь?! Ты меня сейчас добьешь!

Павел недоуменно посмотрел на меня, вздрогнул и встряхнул головой. Давление моментально исчезло, а Арлекино виновато улыбнулся:

– Прости, а? Просто я не могу спокойно думать о том, что…

– Тогда вообще не думай, – проворчала я, – окружающие целее будут. Что с тобой?

– Черт! – выдохнул Павел, затравленно глядя на дверь палаты. – Черт, черт, черт! Как я не засек?!

– Ты чего тут рогатого призываешь? Что случилось?

Павел вскочил и заметался по палате, затем влетел в санузел и плотно прикрыл за собой дверь.

А в следующее мгновение тихонько приотворилась дверь палаты и в образовавшуюся щель проскользнула Моника.

Глава 10

– Привет! – прошептала девушка, остановившись у двери. – Не прогонишь?

– А надо бы! – Я подошла к гостье, ухватила ее за руку и почти волоком подтащила к кровати: – Садись! А еще лучше – ложись! И жди!

Я нашарила в тумбочке свой мобильник и принялась листать контакты.

– Ты зачем телефон взяла? – нахмурилась Моника, пытаясь слезть с кровати.

– Матери твоей позвонить хочу, – проворчала я, удерживая девушку на месте. – Хватит с меня на сегодня впечатлений, и так полдня промаялась из-за тебя – как ты, что ты. Да и профессор твой настоятельно не рекомендовал нам встречаться. Вернее, беседовать.

– Варя, не надо, не звони! – жалобно заныла Моника. – Ну пожалуйста! Знаешь, как трудно было дождаться, пока дежурная медсестра и папин охранник возле моей палаты уйдут чай пить!