Эти опавшие листья

Эта реплика расстроила Ирэн. Ну почему тетя Лилиан не могла думать ни о чем другом? Однако ее расстройство скоро перешло в смущение, в смятение и даже в стыд, когда миссис Олдуинкл решила продолжить тему и ударилась в интимные физиологические подробности. Несмотря на пять лет школы тетушки Лилиан, на сей раз Ирэн была в шоке.

Глава II

– Только мы с вами вдвоем, – произнес мистер Кардан ближе к вечеру, когда после появления мистера Челайфера минули уже две недели, – не участвуем в этом.

– Не участвуем в чем? – спросил мистер Фэлкс.

– В любовных играх, – ответил мистер Кардан.

Он смотрел вниз через край балюстрады. На следующей террасе под ними медленно прохаживались Челайфер и миссис Олдуинкл. Уровнем ниже можно было разглядеть мелкие и будто приплюснутые силуэты Кэлами и мисс Триплау.

– А еще двое, – продолжил мистер Кардан, словно подводя итог мысленному подсчету, который они с собеседником вели молча, одними глазами, – ваш молодой ученик и маленькая племянница отправились вверх по склону холма. Хотите поинтересоваться, в чем мы с вами не принимаем участия?

Мистер Фэлкс кивнул.

– Да. И правду сказать, мне не по душе обстановка в этом доме, – произнес он. – Конечно, во многих отношениях миссис Олдуинкл замечательная женщина. Однако…

– Понимаю, на что вы намекаете, – усмехнулся мистер Кардан.

– Буду рад, когда мне удастся увезти отсюда молодого Ховендена, – добавил мистер Фэлкс.

– Удивлюсь, если вам удастся увезти его одного.

– Здесь царит атмосфера моральной расхлябанности и вседозволенности… Не скрою, мне не нравится подобный образ жизни. Вероятно, во мне сильны классовые предрассудки, но я его решительный противник.

– У каждого из нас есть свой любимый изъян, – заметил мистер Кардан. – Вы забываете, мистер Фэлкс, что нам может не нравиться образ жизни, который ведете вы сами.

– Не могу согласиться, – возразил мистер Фэлкс. – Разве можно сравнивать мой образ жизни с тем, как живут обитатели этого дома? Я непрестанно тружусь во имя благородной цели, отдаю всего себя на благо общества…

– А вот мне доводилось слышать мнение, – перебил его мистер Кардан, – что нет более утонченного наслаждения, сильнее опьяняющего чувства, чем то, которое получаешь, обращаясь с речью к огромной толпе, а потом заставляешь ее двигаться в указанном тобой направлении. И еще утверждают, что испытываешь острое удовольствие от грома аплодисментов. Причем люди, познавшие и то, и другое, считают, будто блаженство от власти предпочтительнее хотя бы потому, что длится гораздо дольше всех услад, какие могут дать нам вино или любовь. Нет-нет, мистер Фэлкс, у нас столько же оснований осуждать вашу моральную расхлябанность, как у вас – нашу. Я всегда считал, что самые острые, гневные статьи против сквернословия и откровенных описаний в литературе появляются именно в тех периодических изданиях, чьи редакторы известны как законченные алкоголики. А коррупцию в наши дни более всех клеймят с высоких трибун проповедники и политики с непомерно раздутым тщеславием, рвущиеся к власти и влиянию, не стесняясь в средствах. Одно из величайших завоеваний девятнадцатого века состояло в предельном сужении понятия «аморальный» в чисто практических целях и до такой степени, что вне морали были поставлены только те, кто слишком много пьет или чрезмерно предается любовным утехам. А остальные, повинные во множестве других смертных грехов, получили возможность с негодованием смотреть сверху вниз на распутников и пьяниц. И пользуются ею при каждом удобном случае до сих пор. Особое отношение всего лишь к двум смертным грехам из семи – величайшая несправедливость. И от имени прелюбодеев и выпивох я выражаю громкий протест против подобной дискриминации. Поверьте мне, мистер Фэлкс, мы достойны порицания нисколько не больше вас, то есть всех остальных. И в сравнении с некоторыми вашими политическими союзниками я чувствую себя вправе почитаться чуть ли не святым.

– И все равно, – сказал мистер Фэлкс, чье лицо в тех местах, где его не прикрывала белая борода пророка, сильно покраснело от еле сдерживаемой злости, – вам никогда не переубедить меня, что здесь не самая здоровая обстановка для столь молодого человека, находящегося в наиболее впечатлительном возрасте, как Ховенден. Вы можете изощряться в парадоксах и остроумии сколько угодно, но, повторяю, своего мнения я не изменю.

– Нет необходимости повторяться, – промолвил Кардан, покачав головой. – Неужели вы подумали, что я искренне верю в возможность переубедить вас? Я бы никогда не стал попусту растрачивать время, чтобы заставить зрелого мужчину с устоявшимся мировоззрением поверить в справедливость того, во что он заведомо не хочет верить. Вот было бы вам лет двенадцать или даже двадцать, я, вероятно, попытался бы. Но в ваши годы? Нет, никогда.

– Тогда к чему спор, если вы не стремитесь, чтобы ваша точка зрения возобладала? – усмехнулся мистер Фэлкс.