Эти разные, разные лица

Пока они судили-рядили, началась война. ВГИК был эвакуирован в Алма-Ату. Бежали из Москвы на грузовых платформах - ставились троллейбусы, и в них студенты ехали до Алма-Аты. Я в этом процессе не участвовала, надеялась, что откроется что-нибудь театральное в Москве, куда можно будет устроиться. В это время мой большой тогда друг Миша Швейцер написал письмо: "О чем ты там думаешь? Приезжай или тебя отчислят". И когда немцы отошли от Москвы, в январе 1942 года, я самостоятельно отправилась в Алма-Ату. Ехала 17 суток. И приехала вся во вшах. Когда спускалась из вагона со стареньким чемоданчиком, увидела встречающего меня Мишу с тележкой. "Ты думал, что я гардероб привезу?" - спросила я его. Он похудел, к ногам вместо ботинок были привязаны деревяшки. Посмотрела я на него: "За этим ты меня вызывал?" Он говорит: "Это случилось только месяц назад. У нас очень тяжело. Сергей Михайлович тебя ждет".

Я пришла к заведующему научной частью оператору Юрию Андреевичу Желябужскому, он открыл передо мной протоколы последнего семестра, где было написано: "Телешевой рекомендована на актерский факультет". Я рассказала об этом Мише, и он ответил: "И иди. Потому что С. М. требователен так же, как если бы не было войны. Надо сидеть в библиотеках, надо знать все. Если он поймет, что ты чего-то не знаешь, он даже разговаривать не будет". Елизавета Сергеевна не приехала в Алма-Ату, а актерским курсом руководили Пыжова и Бибиков. И я попала к ним и была безумно счастлива. Этих педагогов я вспоминаю с гордостью, любовью, слезами на глазах и благодарностью. Они мне очень многое дали.

Там же, в Алма-Ате, я впервые снялась в кино. Во время войны создавались боевые киносборники. Козинцев и Трауберг сделали сюжет "Юный Фриц" с Жаровым в главной роли. Я играла начальницу женского отделения гестапо, невесту Фрица. Мне нарисовали огромный синяк под глазом, затянули картуз ремнем, и мы с Жаровым танцевали что-то типа вальса.

* * *

Эйзенштейн продолжал заниматься с остатками режиссерского курса (некоторые студенты ушли на фронт, некоторые остались в Москве). Мастер приступил к съемкам "Ивана Грозного".

Студенты были голодные, разутые-раздетые. Естественно, Эйзенштейн не возражал, чтобы они снимались в массовках, так что мое общение с ним продолжалось. Надо ли говорить, как мы все следили за его гениальной работой в павильоне. В то же время, работая на своем факультете над отрывком из "Ромео и Джульетты" в роли Кормилицы, я сорвала голос. Надо было срочно лечиться, доставать горячее молоко и инжир. Денег нет. Решилась обратиться к Сергею Михайловичу. Пришла в павильон: он сидит и что-то темпераментно объясняет какому-то актеру. Я нагнулась к его уху и тихо попросила денег на лечение горла. Ноль внимания. Ну, думаю, бесполезно, он весь в работе. Я угрюмо повернулась и пошла прочь. Вдруг слышу окрик: "Кралевна! Кралевна!" Оборачиваюсь - меня догоняет его помощник Борис Свешников и сует деньги от Сергея Михайловича: "Как он сказал - на горло". Со временем выяснилось, что за помощью к нему обращались многие. Вспоминаются и курьезные случаи.

Сергей Михайлович, помимо всех других достоинств, обладал удивительным чувством юмора. Поэтому бывает очень грустно, когда все вокруг делают из него бесконечный теоретический конспект. Помню, на съемках "Ивана Грозного" крутился около него известный сценарист и режиссер Мачерет. Он постоянно отвлекал Эйзенштейна, не давал сосредоточиться. Мастера это злило, и однажды в перерыве между съемками он на обороте декорации из туго натянутых холстов крупно черным углем написал: "Здесь не мачеретиться!" Это несколько остудило пыл коллеги.

Каждый день съемок был праздником. Праздником таланта, юмора, шуток. Это незабываемо.

Уже в конце 44-го в Москве я заканчивала ВГИК. На дипломный экзамен по актерскому мастерству пришел Сергей Михайлович и занял председательствующее кресло. "Где тут моя Кралевна? Я ее принимал, я ее и выпущу",- сказал он, посмотрел отрывок Чехова, снятый на пленку Кулешовым, поставил "5" и подписал мой диплом. Так я стала единственной актрисой кино с подписью Эйзенштейна в дипломе.

Если во мне есть что-то творческое, а оно, наверное, есть, то этим прежде всего я обязана ему.

* * *

А дальше началась целая эпопея, связанная с поступлением в Театр-студию киноактера, не меньшая, чем поступление во ВГИК. В июне 1945 нам объявили, что Михаил Ильич Ромм начинает туда прием, и, невзирая на звания, положение и общественную работу, всем надо показываться и заново держать экзамен. Комиссия: Бабочкин, Ромм, Дикий, Плотников - человек шесть. Из восьми выпускников актерского факультета были приняты человек пять. И театральные артисты приходили, с именами, и все держали экзамен. Несмотря на такие испытания, основная масса студийцев сидела без работы.