Этичный убийца

Чак посмотрел на свои ногти, потом на Б. Б. Отца у него не было. Вместо матери — злобный гном. Старший брат попал в аварию и оказался в инвалидном кресле. Пару лет назад злобная гномиха-мамаша впилилась на своей «шеви-нова» в пальму, и Б. Б. подозревал — и порой это подозрение граничило с полной уверенностью, — что здесь не обошлось без изрядной дозы алкоголя. Спал Чак на изодранном в клочья складном диване, пружины которого наверняка были не удобнее и не мягче, чем деревянный матрац йога, утыканный гвоздями. В школе дела тоже шли довольно плохо: Чак выводил из себя всех учителей, читая на уроках только то, что сам считал нужным, и хотя физически он был далеко не самым хилым мальчишкой в округе, а свою долю пинков под зад наверняка не только раздал, но и получил.

Гордости Чаку было не занимать. Это была горькая, болезненная гордость отчаянного мальчишки. Б. Б. частенько такое видал: как эти мальчишки, не в силах что-либо сделать, вспыхивают до ушей и скалят зубы, точно загнанные волчата, готовые внезапно броситься на своего наставника только потому, что гордость требует от них броситься хоть на кого-нибудь — пусть даже этим кем-то окажется единственный человек в мире, готовый им помочь. Б. Б. все это прекрасно понимал, умел предугадывать подобные вспышки и гасить их.

На сей раз, правда, он ничего такого не заметил.

Чак внимательно осмотрел свои ногти и, вновь подняв взгляд на Б. Б., одарил его одной из своих самоуничижительных улыбок, от которых тот так и таял изнутри.

— Да уж, грязненькие, — согласился Чак. — Пойду-ка помою.

Б. Б. отпустил его запястье.

— Прекрасно, молодой человек, — похвалил он.

Провожая Чака взглядом, Б. Б. подумал, что выглядит парень отлично, ничего не скажешь. К сегодняшнему вечеру он явно выстирал свою лучшую одежду — штаны из прочной хлопчатобумажной ткани и белую рубашку. На нем был полотняный ремень, носки подходили к коричневым ботинкам, а сами ботинки были начищены до блеска. Все эти детали указывали на одно: мальчишка готов позволить себя воспитывать.

Не прошло и двух минут, как он вернулся. Он просто вычистил грязь из-под ногтей, как ему было сказано, — так спешил, что даже писать не стал. Он снова сел за стол, отхлебнул немного вина и кивнул Б. Б., будто они только что встретились.

— Спасибо вам, мистер Ганн, что привели меня сюда. Я очень вам за это благодарен.

— Мне тоже очень приятно, Чак. Ты необыкновенный юноша, и я рад помочь тебе, чем могу.

— Вы очень добры. — И Чак по-взрослому уверенно выдержал взгляд Б. Б.

Б. Б. вновь ощутил ту же звездную дрожь, свидетельствующую о том, что в его жизни происходит космическое событие. Казалось, Чак хочет сказать ему что-то, хочет, чтобы Б. Б. знал, как приятна ему эта дружба между юным воспитанником и мудрым наставником.

Б. Б. посмотрел на мальчика. Чересчур круглощекий для своего хрупкого сложения, с копной взъерошенных каштановых волос и до странности ярко блестящими карими глазами — мальчик определенно хотел ему что-то сказать. Наверное, что он готов учиться — чему бы Б. Б. ни пытался его научить. Атмосфера над столиком словно наэлектризовалась.

Чак допил вино, и Б. Б. налил ему еще. Затем мальчик буквально вгрызся в свой бутерброд, свирепо вонзив в него зубы. Крошки брызнули по всему столу, и хруст эхом разнесся по ближайшим зальчикам. Уже готовый встревожиться, Чак поднял взгляд на своего наставника, но, увидев, что Б. Б. весело усмехается, тоже хмыкнул. И тут оба расхохотались. Несколько зомби пенсионного возраста сердито оглянулись в их сторону. Б. Б. по очереди посмотрел в глаза каждому из них, словно предлагая им высказаться.

Когда к столу подошел чернокожий, Б. Б. подумал сперва, что это какой-нибудь недовольный управляющий: возможно, кто-нибудь из пенсионеров потребовал, чтобы администрация немедленно запретила приходить в ресторан с детьми. Но чернокожий оказался вовсе не сотрудником ресторана. Просто в полумраке Б. Б. не узнал его сразу. Это был Отто Роуз.

На нем красовался голубой костюм — такой яркий, что даже в полумраке Б. Б. различил вызывающе короткую пару цвета электрик. В остальном же чернокожий был одет вполне по-деловому и даже консервативно: тщательно начищенные «оксфордские» туфли, белая рубашка и репсовый галстук-самовяз, искусно завязанный свободным узлом. Отто навис над столом с величественной грацией, которую так любил изображать. Он был похож не то на актера, не то на диктатора страны «третьего мира». Отто было едва за тридцать — что уже само по себе не могло не раздражать, но он еще и выглядел на двадцать с небольшим, несмотря на выбритую черепушку. Б. Б. наблюдал, как его собственная шевелюра редеет год от года или даже месяц от месяца, а Отто просто брился налысо — и ему это шло. Его гладкий скальп сиял в отсветах свечей, горевших на соседних столиках.