Этичный убийца

Я не понял, с чего это он вдруг назвал меня ублюдком, и на всякий случай воздержался от ответного жеста.

— Ублюдок, — повторил он. — Это мое имя. Хотя, вообще-то, это кликуха. Не настоящее имя, зато настоящая кликуха.

Я пожал ему руку с той долей скептицизма, которую посчитал уместной.

— Где ты откопала этого перца? — спросил Ублюдок у жены. Чересчур торопливо, чересчур громко, чтобы прозвучать добродушно. Нервно дернув шеей, он отбросил назад свои длинные патлы.

— Он хочет задать нам несколько вопросов по поводу девочек.

Карен прошаркала на кухню, отделенную от гостиной коротенькой стойкой. При этих словах она тоже дернула головой в мою сторону, а может быть, в сторону двери. Эти ребята делали своими головами такие судорожные движения, будто снимались в клипе группы «ДЕВО».[6]

Ублюдок пристально на меня посмотрел:

— Насчет девчонок, да? Что-то ты зеленоват для адвоката. Да и для копа тоже.

Я попытался изобразить улыбку, пряча за ней охватившую меня тревогу.

— Да я совсем по другому поводу. Я хотел поговорить про образование…

Ублюдок приобнял меня за плечи:

— Про образование, значит?

— Ну да.

Его рука тут же исчезла с моего плеча, но я почувствовал, что в трейлере становится едва ли не опаснее, чем снаружи. Ходя по чужим домам, я всяких странностей навидался: я видел видеокассеты с «Ликами смерти»,[7] лежащие вперемежку с мультиками про Микки-Мауса; я видел банку использованных презервативов на журнальном столике; однажды я видел даже коллекцию засушенных человеческих голов, но этот загадочно-интимный жест заставил меня насторожиться. И все же я не ушел, потому что голодранец наверняка продолжал караулить снаружи, так что терять мне было нечего. Так почему бы не остаться там, где есть шанс хоть что-то обрести?

Хотя шанс был, конечно, сомнительный. Я внимательно огляделся по сторонам: торговцы обычно бегут от таких жилищ, как черт от ладана. Нигде не было видно ни игрушек, ни пустых упаковок от детских фильмов, ни книжек-раскрасок, ни бесформенных башен, собранных из конструктора «ЛЕГО». То есть вообще никаких игрушек. Да и всякого взрослого барахла не было особенно видно. Никаких кашпо с искусственными растениями, ни лубочных часов с кукушкой, какие обычно заказывают по почте, ни клоунов, написанных маслом по картону.

Вместо всего этого у них был бежевый диван, на редкость не подходящее к нему синее кресло и треснувший стеклянный столик, уставленный бутылками из-под пива, заваленный крышками от них и заляпанный грязным донышком кофейной чашки. Эта единственная чашка — белая, с надписью «Медицинская компания Олдгема», напечатанной жирными черными буквами, — так плотно присосалась к стеклянной поверхности столика, что казалось, отдирать ее придется не иначе как обеими руками. Остатки кофе в ней застыли до консистенции гудрона.

Пол на кухне был покрыт линолеумом того самого желтовато-коричневого оттенка, который в чистом виде кажется грязным, а в грязном виде — грязным невероятно. Линолеум потрескался, облез, а кое-где вздулся и покоробился. В одном месте он даже закрутился наподобие бисквитного рулета.

И тем не менее надежда оставалась. Да, все их хозяйство было сплошное барахло; да, у них явно не было денег, и все же… И все же. На телевизоре стояла потертая фарфоровая балерина, делающая какое-то замысловатое па. Даже если она была кем-то подарена, или досталась им в наследство от бабушки, или была найдена в мусорном ведре — не важно. Это была фарфоровая статуэтка, а фарфоровая статуэтка — вещь бесценная. Фарфоровая статуэтка — это бирюлька. Дух бирюльничества, пусть едва заметный и загнанный в самый дальний угол, все же витал здесь.

Ублюдок положил мне руку на плечо.

— То есть ты типа спрашиваешь родителей, что они думают про образование? Так, что ли?

Он что же, слышал мой разговор с Карен?

— Совершенно верно. Я хотел бы поговорить с вами об образовании. И о ваших детях.

О детях, которые, как мне показалось, не оставили никаких следов своего пребывания в собственном доме.

— Давай выкладывай, что ты там продаешь? — В его безучастных глазах вспыхнула насмешливая искорка.

— Я просто провожу опрос по поводу образования. Ничего не продаю.

— Ладно, вали отсюда, придурок. Дверь там. Пшел вон.

Я уже открыл было рот, чтобы вежливо возразить, что его жена согласилась принять участие в анкетировании и к тому же это займет не больше пары минут, но меня опередили. Карен утащила его в спальню. Не знаю, о чем они там говорили, до меня доносился только возбужденный шепот, но когда они вернулись через минуту-другую, на лице Ублюдка красовалась вымученная улыбка.

— Извини, — сказал он. — До меня, видишь ли, не сразу дошло, насколько Карен хочется поболтать с тобой об образовании.

Он похлопал меня по плечу:

— Пиво будешь?

— Лучше чего-нибудь вроде воды или газировки, если можно.

— Не вопрос, дружище.

Энтузиазм, с которым были произнесены эти слова, напугал меня едва ли не больше, чем хлопки по плечу.