Этичный убийца

Эми Томс смотрела прямо перед собой, на дорогу, – так, по крайней мере, мне казалось, хотя наверняка я этого утверждать не мог, потому что глаза ее были скрыты за зеркальными солнечными очками. Даже разговаривая со мной, голову она не поворачивала. Сидя на заднем сиденье, я смотрел, как ее крепкая нижняя челюсть двигается туда-сюда, пережевывая жевательную резинку – наверняка без сахара.

– Ну давай, малыш, рассказывай, – предложила она, как только мы отъехали от мотеля.

Я их не убивал. Да, я там был, но я их не убивал. И я не мог ничего сделать. Эти слова были готовы сорваться у меня с языка, они затягивали меня в свой мрачный водоворот, и я готов был слепо следовать за ними, как поезд следует изгибу рельсов. Но я не собирался сдаваться. Я решил держаться до последнего, а если все зайдет слишком далеко – сломаться никогда не поздно.

– Я просто пытаюсь заработать денег на учебу, – ответил я. – Меня приняли в Колумбийский университет, но мне нечем платить.

– Это в Южной Каролине?

– Нет, в Нью-Йорке.

– Никогда о таком не слыхала. Я не про город, а про университет. А ты по виду настоящий студент, – заявила она. – И поэтому я тем более не понимаю, как тебя угораздило во все это вляпаться.

– Вот что «в это»? – В моем голосе что-то щелкнуло, как пузырек в ее жевательной резинке, но я сделал вид, будто ничего не произошло.

– Я думала, ты сам мне расскажешь.

– Мне правда очень жаль, что я вчера забрел на территорию частного владения, – сказал я, – но, по-моему, тогда это вам не показалось таким уж большим преступлением. Что же с тех пор изменилось?

– Да нет, нарушение границ частного владения и в самом деле не такое уж большое преступление, – согласилась офицер Томс. – А вот наркотики и убийства – совсем другое дело.

– Не понимаю, – сказал я, но слова эти прозвучали не слишком уверенно, потому что мой голос был пропитан страхом. В прохладном кондиционированном воздухе машины этот страх клубился, как горячий пар.

– Послушай, Лемюэл… Лем, да?

– Ага, – подтвердил я.

– Так вот, Лем. Я хорошо разбираюсь в людях. Я тебя вижу, разговариваю с тобой и понимаю, что ты неплохой парень. Поверь мне, я не первый год занимаюсь такими делами. И к сожалению, должна сказать, не так уж много времени требуется, чтобы понять: хорошие люди часто оказываются замешаны в очень нехорошие истории. Иногда они просто не понимают, что делают, а иногда оказываются не в том месте и не в то время. И вместо того, чтобы прийти и обо всем рассказать, они врут, скрываются и в результате нарушают все новые и новые законы.

Все это было так похоже на правду, что мне сделалось не по себе, – все, что бы я ни сказал в этот момент, наверняка выдало бы мои чувства, поэтому я молча уставился в окно.

– Я все это к тому, – продолжала она, – что, если ты мне прямо сейчас объяснишь, что происходит, я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе. Чтобы ты не стал жертвой обстоятельств и не понес незаслуженное наказание. Возможно, ты считаешь, что уже поздно во всем признаваться, но это не так.

– Я просто не понимаю, о чем вы говорите, – сказал я. – Я ведь просто слишком близко подошел к свиноферме – вот и все. Не понимаю, что в этом такого страшного?

– Ну ладно, пусть будет по-твоему, – сказала она и больше не произнесла ни слова, пока мы не подъехали к полицейскому участку.

Участок был похож на старое офисное здание, а полицейские – на самых обычных утомленных офисных служащих, только в форме. Кондиционеры сердито гудели, но воздух почти не охлаждался, и лопасти вентиляторов на потолке едва вертелись, потому что иначе документы наверняка послетали бы со столов, и их пришлось бы собирать по всему зданию.

Томс положила руку мне на плечо и крепко сжала его с мужественным сочувствием. Я держал руки за спиной, хотя наручники она на меня не надела. Мне показалось, что лучше убрать руки за спину хотя бы из уважения или для того, чтобы продемонстрировать свое понимание того, что она вполне могла бы заковать меня в наручники и нет смысла бравировать тут своей свободой. Проходя по бледно-зеленому коридору, сложенному из шлакобетонных блоков и похожему на один из флигелей школы, где я учился, мы столкнулись с офицером в форме, который вел нам навстречу чернокожего парня в наручниках. Это был совсем еще подросток, высокий и худой, с бритой головой и едва заметным намеком на усы. Возможно, мы с ним были ровесники, но взгляд у него был тяжелый, как у матерого преступника: в нем были и агрессия, и ярость, и апатия. Проходя мимо, я поймал его взгляд, давая понять, что оба мы жертвы жестокой системы, – но парень обернулся и в ярости посмотрел мне вслед, будто убил бы меня на месте, будь у него такая возможность.

Томс покачала головой:

– Джордж Кингсли. Хорошенько, его рассмотрел?

– Достаточно, чтобы понять, что он с радостью перерезал бы мне горло.