Этика

В принципе на вопрос «Что делать?» к этому времени у него уже был ответ. Поэтому поездка в Швейцарию в 1872 году, знакомство с социалистической прессой, с людьми, которые посвятили себя борьбе за осуществление социалистического идеала, и с интеллигентами и особенно с рабочими лишь послужили толчком к принятию окончательного решения. В его мемуарах читаем: «…я дал себе слово отдать мою жизнь на дело освобождения трудящихся. Они борются. Мы им нужны, наши знания, наши силы им необходимы — я буду с ними»[7].

Итак, внутренний выбор сделан, противоречие между собственной нравственной позицией и своим образом жизни ликвидировано. В принципе ясны и последствия реализации этой позиции в жизни. Рано или поздно столкновение с карательными институтами самодержавия было неизбежно, и его результаты в общих чертах тоже ясны.

Проблема в другом. Каким должно быть общество, в котором нравственные ценности индивида не вступали бы в противоречие с его организацией, и какова должна быть эта организация? Море литературы, множество вариантов теоретического решения этой проблемы даже в рамках социалистического идеала, несколько вариантов стратегии и тактики достижения цели. Все это так или иначе тоже связано с нравственностью. Проблема соотношения цели и средств, особенно после нашумевшего дела С. Г. Нечаева — убийства по подозрению в предательстве студента И. И. Иванова, — стояла очень остро среди народников. Словом, к моменту принятия П. А. Кропоткиным выбора уже существовал значительный зарубежный и русский теоретический и практический опыт. Вопрос, следовательно, в том, почему П. А. Кропоткин в качестве социального идеала отдал предпочтение анархизму. Ответить на него однозначно, видимо, нельзя по той простой причине, что с именем анархизма и тогда и теперь связано множество предрассудков. Исторически сложилась традиция отрицательного отношения к анархизму. Эта традиция связана с чрезмерной жесткостью оценок, вульгаризаций позиций, представлений анархистов в качестве непримиримых идейных противников (а то и врагов) марксизма, в основе которых лежало неприятие ключевой идеи анархизма — возможности безгосударственного общежития. Эта непримиримость взглядов на государство различных сторонников социализма чрезвычайно дорого обошлась революционному движению в целом. Ее исторические «результаты» — раскол I и II Интернационалов, исключение анархистов из их деятельности, «отлучения» от социализма «инакомыслящих» и в какой-то степени догматизация теории и практики реального социализма. Причина в другом. Высший нравственный потенциал идеала справедливого общества требовал соответствующей высоты нравственного уровня его адептов, прежде всего в личных взаимоотношениях, в вопросах, связанных с теоретической разработкой идеала, стратегии и тактики его осуществления.

При выборе социальной концепции у П. А. Кропоткина, естественно, не было той идеологической зашоренности в отношении анархизма, которая тогда, в 1872 году, еще только складывалась в среде социалистов, как не было и чрезмерного пиетета к марксизму. Анархизм рассматривался им как логический итог тех либеральных политических и этических учений, которые исходили из принципа предельной минимизации функций государства и увеличения (расширения) автономии нравственной личности. Однако дело не только в этом. Революционные народники ставили вопрос о будущем России в контексте ее внутренних реалий и изучения опыта революционной борьбы рабочего класса Европы. А опыт этот показывал, что политический переворот, совершенный в ходе буржуазных революций, не решал социальных проблем общества. 1848 год особенно наглядно показал, что буржуазные революции в Европе не дали ни свободы, ни равенства, ни тем более братства и счастья. Картечь буржуазии перечеркнула эти лозунги и окончательно поставила буржуазию и пролетариат по разные стороны баррикад.

Обобщение этого опыта создало определенное негативное отношение к политическим аспектам революции и породило естественный крен к анархизму. Причем устами М. Бакунина русский анархизм дополнил идеи европейского анархизма двумя моментами, которые, собственно, и сблизили анархизм с социализмом. Это прежде всего идея коллективной собственности на орудия и средства производства и, во-вторых, положение о том, что осуществить анархию можно только с помощью социальной революции, то есть непосредственного решения вопроса о собственности в пользу народа.

Смещение акцентов с политической борьбы на вопросы экономические и социальные, несомненно, было заложено в самой идее крестьянского социализма, в идеализации общины как готовой ячейки будущего общества. На вопрос о том, чем заменить свергнутое самодержавие, анархисты отвечали: возвратом к якобы прерванной государством традиции народной жизни.