Этика для нового тысячелетия

Я не отрицаю, что, когда мы посвящаем себя идеалу сострадания, могут возникнуть настоящие проблемы. В случае с ученым, который чувствует себя не в состоянии продолжать свою работу в прежнем направлении, не исключены немалые трудности и для самого ученого, и для его семьи. Сходным образом у тех, кто по профессии занимается оказанием помощи, – в медицине, в консультациях, в социальной сфере, – или у тех, кто просто присматривает за кем-то дома, может возникнуть такое утомление от выполнения их обязанностей, что, кажется, больше им этого не вынести. Постоянный вид чужих страданий, время от времени сопровождаемый вдруг возникающей мыслью, что так оно и должно быть, может породить чувство беспомощности и даже отчаяния. Или может случиться так, что человек обнаруживает, что совершает внешне великодушные поступки просто по инерции, по привычке. Конечно, и это лучше, чем ничего. Но, если оставить это без внимания, можно дойти до полной нечувствительности к чужим страданиям. Если начинается нечто подобное, лучше на время оставить свои обязанности и предпринять сознательные усилия к восстановлению чувств. Тогда полезно припомнить, что отчаяние никогда не было выходом из ситуации. Это скорее полное поражение. Поэтому, как говорится в тибетской пословице, пусть даже веревка порвалась уже девять раз, – мы должны связать ее и в десятый. Таким образом, если в итоге мы все равно потерпим поражение, по крайней мере нам не о чем будет сожалеть. И когда мы объединим подобное осознание с отчетливым пониманием наших возможностей приносить другим пользу, мы увидим, что наши надежда и уверенность начнут восстанавливаться.

На эти рассуждения об идеале кое-кто может возразить, что, вникая в чужие страдания, мы накликаем страдания и на себя. В определенной степени это верно. Но я полагаю, что необходимо сделать важное качественное различие между ощущением собственных страданий человека и тем, что он испытывает, разделяя страдания других. В случае собственных страданий непроизвольно возникает подавленность: кажется, что это исходит извне. Напротив, чтобы разделить чужое страдание, необходимо приложить некое волевое усилие, которое само по себе уже говорит об обладании определенной внутренней силой. Поэтому то беспокойство, которое может возникнуть, вряд ли парализует нас так, как собственное страдание.

Конечно, даже как идеал намерение взрастить безграничное сострадание ошеломляет. Большинство людей, включая и меня самого, вынуждены прилагать большие усилия для того, чтобы достичь такого состояния, когда чужие интересы с легкостью ставились бы хотя бы вровень со своими собственными. Но мы не должны позволять трудностям остановить нас. И в то время как на пути воспитания подлинного добросердечия, без сомнения, стоит множество преград, мы искренне утешаемся мыслью, что таким образом создаем условия для собственного счастья. Как я уже упоминал, чем более мы по-настоящему хотим принести пользу другим, тем более возрастают наши сила и уверенность, и тем устойчивее покой и счастье, испытываемые нами. А если у кого-то и до сих пор остаются сомнения, то стоит задать себе вопрос: как еще можно достичь счастья? Жестокостью и агрессией? Разумеется, нет. Деньгами? Возможно до определенного предела, но не более. Но вот посредством любви, разделения чужих страданий, ясно узнавая себя во всех других, – в особенности тех, на кого обрушилась беда, и тех, кто лишен своих прав, – и посредством помощи им – да, так обрести счастье можно. Благодаря любви, доброте, состраданию мы приходим к взаимопониманию с другими людьми. Именно так мы постепенно выковываем единство и гармонию.

Сострадание и любовь – отнюдь не роскошь. Будучи источником и внутреннего, и внешнего мира, они являются основой для выживания человечества как вида. С одной стороны, они уничтожают склонность к насилию в действиях. С другой – сострадание и любовь порождают все духовные качества: прощение, терпимость, все добродетели. Более того, только они вносят смысл во всю нашу деятельность и придают ей созидательный характер. Нет ничего удивительного в высоком образовании; нет ничего удивительного в большом богатстве. Такие качества стоят упоминания, лишь когда человек обладает большим сердцем.

Тем, кто скажет, что Далай-лама уходит от реализма, проповедуя идеал безусловной любви, я все же настоятельно посоветовал бы провести эксперимент. Они обнаружат, что, когда мы выходим за рамки собственных узких интересов, наши сердца наполняются силой. Покой и радость становятся нашими постоянными спутниками. Рушатся все и всяческие преграды, и в конце концов исчезает представление о собственных интересах как о чем-то отличном от интересов других людей. Но в том, что касается этики, наиболее важным является то, что, когда рождается любовь к ближнему, когда в сердце поселяются привязанность, доброта и сострадание, – мы обнаруживаем, что наше поведение само собой становится этичным. Истинно нравственные поступки естественным образом рождаются из сострадания.

Глава 9 ЭТИКА И СТРАДАНИЕ