Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

В принципе, нас интересует не прижизненная выгода от добровольного самоограничения, а то, какое значение, по Шопенгауэру, это самоограничение имеет в метафизическом смысле. Скажем, у Шопенгауэра есть идея, что каждый из нас виновен самим фактом существования. Смотрите, как интересно получается: не родители виноваты, что некто появился на свет, а он сам виноват. На первый взгляд непонятно, как такое может быть? Шопенгауэр охотно использует в качестве иллюстрации ветхозаветный миф о грехопадении: он говорит, что в традиционном понимании грехопадение случилось после появления первых людей, у него же – до того. А не может ли это означать, что когда-то мы уже жили и не смогли погасить свою волю, поэтому случилось новое рождение? Ведь призывает Шопенгауэр к аскетизму именно для умерщвления воли, а у того, кто не отринул свою волю, «смерть оставляет после него зародыш и зерно совершенно иного бытия, в котором возрождается новый индивидуум, – таким свежим и первозданным, что он сам предается о себе удивленному размышлению». Цитата очень красноречивая: если не отринул при жизни волю, остаётся зародыш иного бытия… А если отринул, то что тогда? Напрашивается вывод, что тогда не будет никакого зародыша, не будет рождения нового индивидуума, про которого можно было бы сказать, что он виноват в том, что появился на свет. Получается, что этот предполагаемый будущий индивидуум и есть «я» нынешний, а иначе ни о какой вине говорить не пришлось бы. В самой мысли о том, что мы виновны фактом своего существования, определённо что-то есть. Потому, что жизнь человеческая часто напоминает жестокое и изощренное наказание, вы не находите? Вот только непонятно, кто и за что нас наказывает… Хотя какая вина может быть у явления?

Здесь уместно возразить, что для нас-то наша жизнь имеет значение! Прискорбно, но это так. В этой связи общая направленность любой практической этики мыслится только в одном направлении: максимальное обесценивание жизни. Сдирание покрывала с богини иллюзии Майи, так сказать. Однако, это крайне неделикатный, напоминающий хулиганство и очень болезненный процесс. И для самого разрушителя иллюзии и, тем более, для негодующих зрителей. Они, в большинстве своем, совершенно не готовы к открывающемуся их изумленным взорам зрелищу ничто.

В принципе, в «Афоризмах…» Шопенгауэр не сообщает чего-то принципиально нового, такого, что было бы совсем неизвестно любому думающему, наблюдающему и видавшему жизнь человеку. С другой стороны, Шопенгауэр показал себя в этих в этой книге неплохим психологом и знатоком жизни, суммировав и ярко изложив интересные наблюдения, в истинности которых убеждаешься, анализируя собственные внутренние состояния, а также поведение окружающих нас людей. Например, он говорит о двух врагах человеческого счастья, печали и скуке. Жизнь наша представляет собой более или менее сильное колебание между ними. У Шопенгауэра нет рецепта от печали и страданий, хотя он предлагает различные психологические установки и поведенческие модели для их уменьшения. Интересен вывод, к которому он приходит: «Чем больше кто имеет в самом себе, тем меньше он нуждается во внешнем и тем меньшее имеют для него значение остальные люди». [64, 4, с. 242] И дальше: «Чем уже круг наших представлений, действий и отношений, тем мы счастливее; чем он шире, тем чаще приходится нам испытывать мучения или тревоги. Сообразно тому возможно большая простота наших отношений, и даже однообразие в складе жизни, ведут к счастью, ибо при них всего меньше чувствуется сама жизнь». [64, 4, с. 311]. Это сказано в духе известного призыва Будды «не умножать существование». Человек небытия, будучи сам временным и ограниченным бытием (условным бытием), проходит свой путь в мире бытия лишь касаясь вещей. Стоя перед выбором между нечто и ничто, он выбирает ничто. Он минимизирует, насколько возможно, любые бытийственные аспекты своего жизненного пространства.

Когда сравниваешь глубочайший пессимизм «Книги Екклесиаста» и достаточно поверхностный – «Афоризмов житейской мудрости» Шопенгауэра, вспоминается высказывание Кафки о том какой должна быть хорошая книга: «В общем, – писал Кафка в 1904 году своему другу Оскару Поллаку, – я думаю, что мы должны читать лишь те книги, что кусают и жалят нас. Если прочитанная нами книга не потрясает нас, как удар по черепу, зачем вообще читать ее? Скажешь, что это может сделать нас счастливыми? Бог мой, да мы были бы столько же счастливы, если бы вообще не имели книг; книги, которые делают нас счастливыми, могли бы мы с легкостью написать и сами. На самом же деле нужны нам книги, которые поражают, как самое страшное из несчастий, как смерть кого-то, кого мы любим больше себя, как сознание, что мы изгнаны в леса, подальше от людей, как самоубийство. Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее озеро внутри нас. Я в это верю». [16, с. 106]