Этика свободы

Действительно, пример Нозика становится еще более шатким, если мы рассмотрим его следствия. Нозик вовсе не учитывает все возможные следствия своего «принципа смерти». Если он утверждает - а он похоже утверждает именно это – что А незаконно «принуждает» Б, если для Б было бы лучше, чтобы он умер на месте, то давайте рассмотрим следующий пример: Браун и Грин участвуют в аукционе за одну картину, которую оба очень хотят получить. Будет ли для Грина лучше, если Браун умрет на месте? Не следует ли из этого, что Браун незаконно принуждает Грина, и не должно ли участие Брауна в аукционе быть запрещено? Или, наоборот, не принуждает ли Грин аналогичным образом Брауна и не должно ли участие Грина в аукционе быть запрещено? Если нет, то почему нет? Или представьте, что Грин и Браун добиваются благосклонности одной и той же женщины; не выиграет ли каждый из них, если его конкурент немедленно умрет и не должно ли поэтому участие в соперничестве одного из них или обоих быть признано незаконным? Таких примеров можно привести бесконечное множество.

Более того, Нозик загоняет себя в еще более затруднительное положение, когда добавляет, что шантаж «непродуктивен» потому что запрет обмена не приносит потерь одной из сторон (шантажируемому). Но это, конечно же, неверно: как указал профессор Блок, запрет шантажа значит, что шантажист не имеет мотивов для нераспространения негативной информации о шантажируемом. Тем не менее, после того, как Нозик дважды заявил о том, что жертва «не понесет потерь» от запрета обмена, Нозик немедленно и непоследовательно признает, что «люди ценят молчание шантажиста и готовы за него платить». В таком случае, если шантажисту запрещено получать плату, он не обязан хранить молчание и жертва шантажа, готовая за это молчание платить, из-за запрета оказывается в худшем положении!

Нозик добавляет, не приводя никаких аргументов, что «молчание шантажиста – это не продуктивная деятельность». Почему? Видимо, потому что «его жертвы только выиграли бы, если бы шантажиста не существовало». Вновь к «принципу смерти». Но затем Нозик вновь меняет позицию, противореча своему же утверждению о том, что молчание не продуктивно, добавляет: «С той точки зрения, которую мы занимаем здесь, продавец молчания может законно получать деньги только за то, что он отказывается молчать … включая платежи, которые другие проводят ему за раскрытие информации.» Нозик добавляет, что хотя шантажист может требовать денег, которые он получил бы за раскрытие информации, «он не может требовать наилучшей цены от приобретателя его молчания». [40]

Таким образом, Нозик колеблясь между запретом шантажа и разрешения только уплаты той цены, которую шантажист получил бы, продав информацию, загнал себя в ловушку неразрешимой проблемы «справедливой цены». Почему законно только назначать платеж по известной цене? Почему не назначать максимальную цену, которую жертва шантажа готова заплатить? Во-первых, обе транзакции добровольны и находятся в рамках прав собственности обеих сторон. Во-вторых, никто не знает, ни теоретически, ни практически, какую цену шантажист мог бы получить за свою информацию на открытом рынке. Никто не может заранее предсказать рыночную цену реального обмена. В-третьих, шантажист может получать не только денежное возмещение за обмен; он также возможно получает психологическое удовлетворение – он может не любить жертву шантажа, или ему может нравиться продавать секреты и тем самым «зарабатывать» на продаже секрета третьей стороне больше чем просто денежное вознаграждение. Здесь Нозик фактически сдает свой пример, признавая, что шантажист «который наслаждается продажей секретов может оплачиваться по другой цене.» [41] Но в таком случае, какое стороннее правоприменительное агентство может определить, до какой степени шантажист наслаждается продажей секретов и какую цену он может заявить жертве шантажа? Говоря, в общем, концептуально невозможно обнаружить наличие или измерить степень субъективного наслаждения или любого другого психологического фактора, который влияет на его шкалу предпочтений и, соответственно, на его поведение при обмене.

И, в-четвертых, представьте, что мы возьмем крайний случай Нозика, шантажиста, который не считает, что за его секрет требуется какое-либо денежное вознаграждение. Но если шантаж запрещен полностью или в варианте «справедливой цены» Нозика, необычный шантажист просто распространяет информацию всему миру («сплетник или болтун» по Блоку). Поступая так, шантажист просто использует право на использование своего тела в случае свободы слова. Здесь не может быть ни «справедливой цены» за ограничение его права, так как оно не имеет объективно измеримой ценности. [42] Его ценность субъективна для шантажиста и его право нельзя законно ограничить. И, более того, «защищенная законом» жертва в любом случае понесет потери в результате ограничений шантажа. [43]