Этика войны в странах православной культуры

Медсестры самой профессией определены к тому, чтобы быть активным субъектом по отношению к смерти: нужно побеждать смерть или не допустить смерть. Именно поэтому ими в акте сострадания так сильно переживается утрата субъектности — пассивность/бессилие — по отношение к событию смерти. Ситуации «травматической эпидемии» войны становится травматичной в горизонте персонального морального опыта этих женщин. В данном случае будет недостаточно говорить о сострадании только как о понимании чувств страдающего или о выражении сочувствия, пусть даже деятельного. Сострадание в воспоминаниях бывших медсестер — это сильнейшее потрясение, память об отчаянии от невозможности помочь и спасти.

…стоит мне хотя бы на миг мыслями сосредоточиться на Афгане, так сразу же перед глазами встают картины и образы прошлого, и множество лиц. <…> и лица тех, кому уже не в силах помочь — они были обречены на смерть в молодом возрасте.[478]

Пережитое сострадание фундирует потребность говорить о событиях и жертвах военных конфликтов, вновь и вновь подчеркивать невосполнимость потерь. Жизнь человека является для них основной ценностью, относительно которой выстраивается аргументация оправдания и осуждения прошедших событий. Практически в каждом тексте воспоминаний подчеркивается, что и в Афганистане, и в Чечне массово гибли солдаты из-за отсутствия опыта, призывники получали ранения и гибли даже не в бою, а из-за неумения обращаться с оружием.

…наши ребята, только начавшие свою службу или прослужившие половину срока, толком то и автомат перезарядить не могут. У нас было много раненых по собственной глупости, из-за неосторожного обращения с огнестрельным оружием <…> Трудно было терять ребят.[479]

По прошествии десятилетий женщины вновь и вновь горюют о тех, кто погиб в войне, которая не принесла радости победы и теперь забыта.

Тогда они еще не знали, что родное Отечество послало их на самую бессмысленную войну, и не предполагали, что ждет их в Союзе, который совсем скоро развалится как карточный домик.[480]

Можно говорить, что невозможность придать смерти тот же смысл, что и в практиках памяти о событиях Великой Отечественной войны, делает процесс оправдания смерти для бывших медсестер в персональном акте рефлексии незавершенным. Пережитое ранее бессилие/пассивность перед лицом смерти дополняется сегодня пониманием невозможности отыскать смысл гибели людей.

Отношение к врагу

В воспоминаниях особое место занимает тема отношения к противнику. В сегодняшних обстоятельствах участницы военных событий в Афганистане и Чечне, с одной стороны, помнят прежнее чувство к врагу, с другой — современный контекст обсуждения этих военных конфликтов требует новых формулировок и оценок. Во время военных действий тяжелее всего, как отмечают бывшие медсестры, переживалось несовпадение идеологической трактовки войны и того, что происходило на самом деле. Оказалось, что мирное население скорее поддерживает врага, чем освободителей, в числе врагов и медицинские работники. Этот факт противоречил официальной версии, которой первоначально верили без раздумий.

Те, кто побывал в Афганистане, пишут о том, что должны были оказывать медицинскую помощь местному населению, и, собственно, их прежде всего для этой работы командировали. Однако даже это благое дело могло быть оценено местными жителями по-разному.

Мы на самом деле лечили всех, кто нуждался в медицинской помощи <…>. Много было инфекционных, кожных, запущенных венерических заболеваний. Часто нам приносили фрукты: финики, мандарины, виноград. Их можно было есть, не опасаясь, что отравленные [курсив мой. — Е. Ч.]. За добро афганцы чаще всего [курсив мой. — Е. Ч.] добром платили. И медсанбат наш не обстреливали».[481]