Этика жизни

XXI. Прежде всего невозможно достаточно быстро согнать со света тот "усталый, возможный Деизм", составляющий теперь нашу обыкновенную английскую веру. Какова, собственно, сущность человека, теоретически защищающего с судорожной горячностью Бога, - может быть, лишь неоспоримый символ и культ Бога? В остальном же, в мыслях, в словах и поступках, видно, что он живет, как будто его теория была только вежливою формою речи, а теоретически Бог его - лишь отдаленный кумир, с которым он решительно ничего общего не имеет.

Глупец! Бог не есть ограниченный образ в известном пространстве. Бог не только там, но и здесь, и нигде - в твоем жизненном дыхании, в твоих помыслах и поступках - и умно было бы с твоей стороны, если бы ты это запомнил. Если нет Бога, как говорил глупец, то продолжай жить с чувством наружной порядочности и с похвалой губ, с внутренней жадностью и фальшью и со всей пустой, хитро придуманной неосновательностью, которая связывает тебя с Маммоной сего мира. Но повторяем мы, если есть Бог, то берегись! И все же, как в том, так и в другом случае - что ты? Атеист бродит по ложному пути и, тем не менее, в нем есть доля истины. Это правда сравнительно с тобой, потому что ты, несчастный смертный, живешь в одной сплошной лжи, и сам представляешь собою олицетворенную ложь.

XXII. Представь себе человека, который советует своим собратьям верить в Бога для того, чтобы чартизм попал в арьергард, и чтобы рабочие в Манчестере могли спокойно остаться за своими станками. Трудно себе представить более дикую идею! Друг мой, если тебе когда-нибудь удастся уверовать в Бога, то ты убедишься в том, что весь чартизм, Манчестерские бесчинства, парламентская некомпетентность, ветреные министерства, самые дикие социальные вопросы и сожжение всей этой планеты - ничто сравнительно с этим.

XXIII. С человеком, который честно к самому себе приступает к делу и всю душу вкладывает как в разговор, так и в поступки, всегда можно что-нибудь сделать. Сам Сатана был по Данте предметом, достойным похвал, сравнительно с теми ангелами "juste milieu", которыми изобилует наше время. Которые не были ни мятежными, ни верными, и только думали о своем собственном маленьком "Я" - представители умеренности и аккуратности. Они были приговорены к ужасным мучениям в Дантовском аду: лишены были надежды умереть, а должны были застыть без смерти и без жизни, в грязи, пучимые мухами, спать беспрестанно, и терпеть, и "Бога ненавидеть так же, как врага Божья".

XXIV. Собственно говоря, ничто не может внушать такого презрения и нет ничего более достойного отвращения и забвения, чем полумошенник, который не правдив и не лжец. Который никогда в жизни не сказал правды и не совершил честного поступка. Ведь его дух живет в сумерках, с кошачьими глазами, которые не в состоянии узнать правду и у которого, само собой разумеется, не хватает мужества совершить или сказать полную ложь. Вследствие чего вся жизнь его проходит в склеивании правды с неправдой с целью создать из этого нечто правдоподобное.

XXV. Несомненно, что наступит день, когда снова узнают, какая сила лежит в чистоте и воздержании жизни. Как божественен стыдливый румянец на молодых человеческих щеках. Как высока и целебна это обязанность, возложенная не только на одних женщин, а на всех созданий вообще. Если бы такой день никогда не настал, тогда, я полагаю, что и многое другое никогда не вернется. Великодушие и глубокомыслие никогда не вернутся. Геройская чистота сердца и глаз, благородная, благочестивая храбрость, окружающая нас, и образцовый век - как могут они когда-либо вернуться?

XXVI. Но во всяком случае ясно, что не школа, пройденная в служении дьяволу, а только наше решение бросить эту службу направляет нас к правильным, мужественным поступкам. Мы становимся людьми не после того, как отступаем разочарованными в погоне за ложными удовольствиями, а после того, как нам почему-либо становится ясно, какие непреодолимые препятствия окружали нас в течение всей жизни. Как безрассудно ожидать удовлетворения для нашей "смертной" души от подарков этого бесконечно суетного мира. Как безумно, что человек должен довольствоваться самим собою. Что для страдания и терпения нет иногда средств, кроме стремления и поступков. Мужественность начинается, когда мы, каким бы то ни было образом, заключаем перемирие с необходимостью. Она так же начинается, когда мы (как это делает большинство) покоряемся необходимости. Но весело и полной надежд начинается она лишь тогда, когда примиримся с необходимостью. Тогда мы действительно торжествуем и чувствуем, что стали свободными.

К чему эта смертельная спешка заработать деньги? Я не попаду в ад, даже если я не заработаю денег. Мне говорили, что есть еще другой ад.

XXVII. Читатель, даже читатель-христианин, как ты себя называешь, имешь ли ты представление о рае и об аде? Я думаю, что нет. Хотя слова эти часто у нас на языке, они, тем не менее, представляют для большинства из нас нечто сказочное или полусказочное, точно преходящий образ или звук, имеющий мало значения.