Этика жизни

XXXII. Следует обратить внимание еще и на нечто другое, что часто приходится слышать современному человеку: что общество «существует для защиты собственности». Еще прибавляют, что и у бедного человека есть имущество, а именно: его «работа» и тот рубль или те три рубля, которые он ежедневно на ней зарабатывает. Довольно верно, друзья мои, что «для защиты собственности». Очень верно. Если бы вы только пожелали подтвердить восьмую заповедь, то все «права человека» были бы обеспечены. «Ты не должен красть, тебя не должны обкрадывать». Какое это было бы общество! Республика Платона и утопия Мора – только бледные изображения его. Дай каждому человеку точную цену за то, что он сделал. Тогда никто не будет больше жаловаться, и страдание будет удалено из мира. Для защиты собственности, действительно только для этого! Что же, собственно, твое имущество? Эти свитки, этот денежный кошель, который ты носишь в кармане? Это ли составляет твою ценную собственность? Несчастный брат, ты беднейший, несостоятельный брат: у меня совсем нет одежды, кошелек мой слаб и легок, и тем не менее у меня совсем другое богатство. Во мне есть чудное, живое дыхание, которое вдохнул в меня всемогущий Бог. Во мне есть чувства, мысли, Богом данная способность быть и действовать, и поэтому у меня есть права. Например, право на твою любовь, если я тебя люблю, на твое руководство, если я слушаюсь тебя – самые необыкновенные права, о которых еще говорят иногда с кафедры, хотя и в почти непонятной форме, и которые простираются в бесконечность, в вечность! Рубль в день, три рубля в день, тысячу рублей в день – разве ты называешь это моей собственностью? Я мало ценю это: ничтожно все, что я могу на это приобрести. Как уже было сказано, что в этом заключается? В рваных ли сапогах или в легких рессорных экипажах, запряженных четверкой лошадей, все равно человек одинаково доходит до конца путешествия.

Сократ ходил босиком или в деревянных туфлях, а тем не менее прибыл благополучно. Его не спросили ни о туфлях его, ни о доходе, а только о его работе. Собственность, брат мой!

Даже само тело мое, и то принадлежит мне лишь на время жизни. А мой тонкий кошелек, это «Нечто» и это «Ничего». Карманная кража? Она подчинена палачам и критикам. Им принадлежит она. Кошелек – мой, а теперь – твой, если ты захочешь украсть его. Но душа, которую Бог в меня вдохнул, мое «Я», его силы принадлежат мне, и я не позволю их украсть. Я называю их моими, а не твоими. Я хочу сохранить их и действовать ими, насколько возможно: Бог их дал мне, и черт их у меня не отнимет. О, друзья мои! Общество существует для очень многих целей, которые не так легко перечесть.

Верно то, что общество ни в каком веке не препятствовало человеку стать тем, кем он мог стать. Черный, как смоль, негр, может стать «Tons saint l’Ouverture», убийцей, трехпалым человеком. Что бы не говорила об этом желтая западная Индия. Шотландский поэт, «гордящийся своим именем и своею страной», может ревностно обратиться к «господам каледонской охоты» или стать весовщиком пивных бочек, или же трагичным, бессмертным певцом с разбитым сердцем. Смягченное эхо его мелодии слышно в течение немногих столетий и звучит в святом «Miserere», которое во все века и из всех стран подымалось к небу. Ты, несомненно, не помешаешь стать тем, чем я могу стать. Даже по поводу того, чем я могу стать, я предъявляю к тебе удивительные требования – кажется, неудобно теперь сводить счеты. Защита собственности? Какие приемы усвоило себе общество, которое хочет еще оправдать свое существование в такое время, когда только денежные дела связывают людей? Мы вообще не советуем обществу говорить о том, для чего оно существует. А употребить все усилия на то, чтобы существовать, стараться удержаться в жизни. Это самое лучшее, что оно может сделать. Оно может положиться на то, что если бы оно только существовало для защиты собственности, то тотчас потеряло бы способность к этому.

XXXIII. Первый плод богатства, особенно для человека, рожденного в богатстве – это внушить ему веру в него и почти скрыть от него, что есть еще другая вера. Таким образом, он воспитывается в жалкой видимости того, что называется честью и приличием.