Этюд в багровых штанах

В оставшихся от вчерашнего погрома цветах вместо земли оказался табачный пепел. Судя по запаху, Федоров сливал в горшки остатки пива. То-то я смотрю, цветочки в сторону бара наклонились, словно к солнышку. С каждым шагом картина преступления становилась все более и более ужасной. Прожженный сигаретой кашемировый свитер. Туфля ручной работы, у которой каблук болтается на честном слове (узнаю тяжелую поступь Федорова в темном коридоре), разорванные бусы и завязанная в узел золотая цепочка. Не человек, а вредитель!

Я уже молчу про ванную комнату и туалет. В первой — гора грязной одежды (мол, постирай, высуши и прогладь), во втором — полочку с любимыми любовными романами заменила полочка с триллерами и автомобильными журналами. Более того, Жбан, жабка моя лысая, был безжалостно выселен из теплой уютной постели. Теперь мой крошка вынужден мерзнуть по ночам! Гене полностью изменили режим питания: он вынужден столоваться три раза в сутки в строго отведенное время. Крокодил похудел, подурнел и немного позеленел от подобного обращения. Хм! Теперь он выглядит как мой брат близнец. Я тоже за последние дни отнюдь не похорошела.

Ужас! Где были мои глаза, спрашивается? Где были мозги? Где шлялся инстинкт самосохранения? Сказал пару ласковых слов, подарил два цветочка, сводил в кафе-мороженое и все, растаяла, сдалась без борьбы. Еще бы немного, и позволила надеть на себя фату с флердоранжем. О вопль женщины всех времен: какая я дура! Это ж в какой эйфории нужно находится, чтобы забыть о правах на собственную территорию!

По прошествии часа настроение существенно улучшилось: в конце концов, не в первый (но надеюсь в последний) раз меня бросает мужчина. И все-таки хорошо, что он ушел. Как говорится, доброго пути, дорогой товарищ! Я с удовольствием собрала федоровские дискеты, диски, пенку для бритья и парочку тусклых пиджаков и драные кеды. Перечисленные пожитки бывшего сожителя отправились в очередной мусорный мешок.

Дзинь! На пол упала связка ключей вместе с изящным брелоком. Половинка серебряного сердца с выгравированной надписью «Анна». Помнится, у Федорова был точно такой же брелок, только на безделушке красовалось его имя — Федор. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы сопоставить очевидные факты — передо мной ключи от Аниной квартиры.

Вот так, наверное, бьет копытом молодая лошадь, перед началом скачек. Глаза блестят, ноздри раздуваются от предвкушения новых приключений. Депрессии как ни бывало. И, слава Богу! Хватит сидеть квашней. Пора действовать! Для начала мне нужен был адрес Анны. Узнать его оказалось очень легко: я как раз несколько дней назад купила соответствующий компьютерный диск. Так, посмотрим… Анна Федорова. Ух ты, сколько их! Вводим дополнительные данные: дату и год рождения (эти цифры выучила наизусть, не зря же я столько в милиции просидела), список сократился. Ага… теперь попробуем дату заключения брака. Есть! Вот она. Литовская улица… Свет не дальний, за полчаса доберусь.

Добралась я за час. Не учла перерыв в транспортном сообщении. При подходе к дому приплясывала от нетерпения и постоянно оглядывалась по сторонам: а вдруг сейчас из-за угла выпрыгнет Федоров, который так же, как и я, ведет свое собственное расследование. Если бы у меня убили жену, я бы носом землю рыла. Но достала бы убийцы. Стоп! У меня нет жены, да и мужа не наблюдается.

Но на всякий случай еще раз оглянулась. Федоров не выпрыгнул. И я беспрепятственно поднялась на шестой этаж. Хм, кто бы сомневался: на двери белела бумажка с печатями. Я аккуратно ее надорвала. Сунула ключик. Извините, ребята, у меня тут дело. Ключ мягко вошел в скважину, и я тенью скользнула в прихожую. Прикрыла дверь. Прислушалась. Тихо. Сыро. Затхло.

Странное дело, еще не прошло и недели с момент убийства Анны, а квартира уже казалась неживой. Цветы пожелтели, на мебель легла корка мертвой пыли, корешки книг потускнели. Дорогая косметика, сваленная в кучу. Одежда, цветными комками лежащая прямо на полу. Надорванные фотографии. Молчаливые часы с застывшими стрелками. И только в изящной вазе огромный букет белых хризантем, неподвластных времени и тлению. Я инстинктивно наклонилась: горький, едва уловимый аромат осторожно пощекотал ноздри. Почему-то стало не по себе, словно я попала в полузабытый зал музея, где выставлены восковые экспонаты.