Этюды Черни

Она помрачнела, это было очень заметно. Взгляд стал такой же, каким был в больнице. Расстроилась из-за того, что ей скучно было слушать его речи? Или, наоборот, обиделась, что он уходит так поспешно? Ничего он не понимает в этой женщине. Слишком они разные, слишком разные у них желания и стремления. И часть жизни, которую они прожили по-разному, слишком длинна.

– До свидания, Саша, – сказал Сергей. – Не скучайте.

– Приходите – не буду, – ответила она.

Это насторожило его и обрадовало. Но он уже перешагнул порог, и странно было бы ни с того ни с сего возвращаться обратно.

Глава 9

Волнение и радость не оставляли его всю дорогу до школы.

Центр Москвы был намертво закупорен пробками, поэтому Сергей съездил к Саше и вернулся к себе в Замоскворечье на метро. Его работа – его школа – была рядом с домом. В этой школе он учился, в ней хотел работать после университета, но тогда его распределили в Чертаново, и как-то надолго он там задержался. И хотя нисколько об этом не жалел и не считал те годы прошедшими напрасно, но все-таки вернулся потом к себе.

Сергей вспомнил, как всю первую свою чертановскую неделю начинал каждый урок в девятых классах, которые ему дали, с того, что поочередно выгонял за дверь всех мальчиков. Они поставили себе задачу проверить, какая разновидность хамства сойдет им с рук в присутствии молодого историка, а он поставил себе задачу довести до их сознания, что не сойдет никакая. Так что мальчишки хамили – стреляли в него из трубочек металлическими шариками, орали, матерились, – а он выгонял их из класса одного за другим. Остававшиеся в классе девочки смотрели на душку-учителя с восхищением: мальчишки были настоящими мучителями для них тоже, и до сих пор никто не мог найти на этих мучителей управы.

Через неделю Сергея вызвал к себе директор.

– Скажите, Февралев, – спросил он, – какова, по вашему мнению, цель урока?

Сергей начал было что-то объяснять про связь времен и понимание исторической перспективы, но директор его прервал.

– Цель урока, Февралев, – сказал он, – чтобы к его концу все остались живы. Для этого должны выполняться два условия. Первое: все ученики должны постоянно находиться у вас на глазах. Второе: если увидите нож, отбирайте сразу. Поняли?

– Понял, – кивнул Сергей.

Он не врал. Он действительно понял.

– Семьдесят процентов – из семейных общежитий, – сказал директор, когда Сергей уже шел к двери его кабинета. – Представляете, что их родители пьют? Пиво с дихлофосом. А вы говорите, исторические перспективы.

Сергей улыбнулся, вспомнив это. Мальчишек из класса он выгонять перестал. Впоследствии оказалось, что все не так уж страшно, и исторические перспективы есть.

Он вошел в школьный двор. Шли уроки, и здание на Малой Ордынке еще стояло тихое, не гудело утробно, только готовилось загудеть после звонка на перемену.

Сергей шел через двор и думал о Саше. И думал о ней, поднимаясь на крыльцо, и когда шел по пустому коридору к учительской, то думал тоже.

«Мы же не дети, – думал он. – Оба понимаем, что нас уже что-то связывает. Меня к ней тянет, она это видит. Но ничем не дает мне понять, что ее ко мне тянет тоже. С такими-то глазами говорящими – все могла бы без слов сказать. Но нет. Значит, ее ко мне и не тянет. Это в общем-то понятно. Разные мы, и все такое. Но что я должен делать? Не ходить к ней больше? Не знаю».

Не ходить к ней, не видеть ее он не мог. И ему оставалось только вздрагивать, настораживаться при каждой ее случайной улыбке или неожиданном слове, которое, если поразмыслить, то можно понимать как угодно.

Дверь класса в десяти метрах от него вдруг распахнулась, потом с грохотом захлопнулась, и прямо на Сергея побежала по коридору Ниночка Саломатина. Она преподавала русскую литературу и находилась как раз в том возрасте, в котором он только что вспоминал себя. Но, в отличие от него тогдашнего, ей не приходилось отбирать у учеников ножи: гимназия была не простая, дети происходили не из рабочих общежитий, и такого здесь не водилось.

Ниночка прижимала к лицу ладонь, поэтому Сергей не сразу разглядел, что из носа у нее течет кровь. Только когда она оказалась совсем рядом с ним, он заметил ее окровавленные пальцы.

– Нина! – воскликнул он. – Вам что, плохо стало?

Ну конечно, что еще – не хорошо же! Может, у нее сосуды слабые, или с давлением что-нибудь, или…

– Он… он меня… у-уд-дарил… – еле слышно выговорила Ниночка.

Она вся тряслась, губы плясали. Она отняла от носа руку, и теперь кровь текла прямо по ее пляшущим губам.

– Кто? – не понял Сергей.

– Зайчик.

Зайчик – это было не прозвище, а фамилия парня из десятого «Б» класса. Он был высокий, красивый, холеный, лощеный и всеми этими качествами, Сергею казалось, словно бы боролся со своей фамилией, которую, наверное, считал для себя оскорбительной.

Только теперь Сергей понял наконец, что произошло. Он почувствовал, как в виски, в глаза, в уши ударили изнутри его головы жгучие токи. Токи ярости – он знал их удары.

Он достал из кармана пачку бумажных платков, разорвал упаковку и подал платки Нине.