Этюды к портретам

А Яншин выдержал. Он не подражал своему предшественнику в этой роли. И вот важный штрих: Грибунин был человеком быстрых реакций. Когда он слезал с лежанки, на которой проводил молча довольно много времени в первом действии, его реплики и движения были энергичны. Особенно подвижен был Симеонов-Пищик — Грибунин в последнем своем появлении, когда рассчитывался с кредиторами… А Михаил Михайлович не торопится ни одной секунды. Он с начала роли и до конца барственно медлителен. И еще штрих: Яншин, играя первую половину роли Симеонова-Пищика, прижатого безденежьем, не обнаруживает отчаяния. Барин, помещик, он верит, что вывернется из беды. Надо думать, не раз уже случалось такое в жизни будущего владельца железных залежей. Совсем уж было каюк, а вдруг наследство от вовремя скончавшейся тетеньки!.. Это — важная краска в роли. И потому во второй половине спектакля Яншин играл человека, который словно говорит нам: «Неужели вы могли подумать, что я пропаду? Нет на свете обстоятельств, из которых меня не вызволит моя дворянская судьба!»

Яншину — Пищику не нужно было обретать в финале пьесы своего барства: он его не терял, пытаясь одолжить деньги у кого угодно…

А в «Чайке» Яншин играл Сорина. Надо быть Чеховым, чтобы в отставном генерале усмотреть умирающего человека, а не «его превосходительство». Тайный советник Сорин, может быть, самый печальный персонаж печальной пьесы о несовершенных мечтах не только Нины Заречной, но и всех действующих лиц «Чайки». Но прочие герои смеют на что- то надеяться. Сорин знает, что его жизнь кончена. И опять- таки чудом чеховского гения кажутся нам лирические обертоны таких прозаических в своем буквальном выражении реплик старика…

Наш артист сумел не только показать капризного больного, но и выразить тоску человеческой личности, которая не может примириться с предстоящим ей уходом из мира сего. И опять приходится сказать: артист словно бы принял эстафету из рук автора. В своей интерпретации этой роли Яншин выражает безупречно именно те чувства и мысли, которые вложил в Сорина Чехов. Горечь по поводу близкой смерти, равнодушие ко всему миру в свете этой тоски, гнев по поводу равнодушия людей к его тревоге, к его обреченности. Тут материал на целую пьесу, действенную и глубокую (вспомним «Егора Булычова»). А Чехов посвящает такой теме несколько явлений. И сам Сорин чуть ли не обиняками изъявляет свои чувства и мысли… Сколь значительным делается притом каждое слово этого лица!

У нас на юбилеях иной раз высказываются в том смысле, что почтенный виновник торжества находится «в расцвете творческих сил», хотя бы ему было уже 80 лет. Не стану следовать этой традиции: актер и режиссер, перевалив за половину седьмого десятка лет, не может быть таким, каким он был в 40 или 50 лет. Но Михаил Михайлович крепко стоит в активе нашего искусства. Его слова — не дань былым заслугам. И в театре, и в кино, и на радио, и на телевидении зрители, слушатели радостно узнают знакомый голос и знакомые черты артиста, даже имя которого стало одним из синонимов национального русского искусства, великой театральной школы Станиславского.

Мы знаем деятелей искусства, которые берегут себя, словно состоят музейными хранителями при собственной персоне. Яншин никогда не был таким. Он числится болельщиком № 1 за команду «Спартак» (Москва), он ценитель рысистых испытаний и в молодости даже сам принимал участие в любительских заездах. Он всегда интересовался и интересуется спектаклями в других театрах и фильмами, в которых не принимал участия. А сколько молодых режиссеров, актеров и актрис назовут Михаила Михайловича своим учителем, покровителем при первых шагах на сцене, добрым советчиком и добрым критиком их ролей и постановок…

Есть только один порок у Яншина: чрезмерная скромность, которую даже мне пришлось преодолевать, когда я затеял писать эти строки. Надо было повоевать с Яншиным, ибо не сразу он согласился помочь мне собрать необходимые материалы. Но этот порок мы, пожалуй, простим Михаилу Михайловичу, хотя бы за то, что он крайне редко встречается в среде популярных артистов…

1967–1968

ФАИНА РАНЕВСКАЯ

В любой роли Фаина Раневская поражает нас беспощадностью к героиням, которых играет на сцене или в кино. Смело выбирает она из жизни черты и приметы для украшения, нет, вернее — для выявления образа. И смело воспроизводит эти — подчас рискованные — штрихи. В сказанном смысле Раневская не имеет себе равных. Оно и понятно: для того чтобытак разоблачать, потребен талант истинный и глубокий. Здесь легко соскользнуть в клевету, в антиэстетические подробности, в неоправданную гиперболу, которая обидит аудиторию.