Этюды любви и ненависти

3. Константинополь;

4. Афон, Мителена, Смирна, Эфес, о-ва Хиос, Патмос, Родос, Кипр; Бейрут, Триполи, Яффа, Иерусалим и далее по Святой земле.

Н.В. Гоголь, долго не решавшийся на паломничество, писал А.О. Смирновой 20 февраля (4 марта) 1846 г. из Рима: "Теперь же ехать в Обетованную Землю не могу по многим причинам, а главное, что не готов – не в том смысле, чтобы смел думать, будто могу быть когда-то готовым к такой поездке, да и какой человек может так приготовиться?"5. В итоговом письме В.А. Жуковскому, который просил у него изображений Палестины для использования в поэме "Вечный жид", Гоголь печально констатировал, что ему невероятно трудно передать свои впечатления. Какие дополнительные краски можно еще представить? Все давно пересказано, перерисовано со всеми малейшими подробностями. "Я удостоился провести ночь у Гроба Спасителя, я удостоился приобщиться от святых тайн, стоявших на самом Гробе вместо алтаря, – и при всем том я не стал лучше, тогда как все земное должно бы во мне сгореть и остаться одно небесное". Н.В. Гоголь увидел абсолютно опустошенную страну, в то время как в древности это был цветущий сад: "Что может сказать поэту-живописцу нынешний вид Иудеи с ее однообразными горами, похожими на бесконечные серые волны взбугрившегося моря? Все это, верно, было живописно во времена Спасителя, когда вся Иудея была садом и каждый еврей сидел под тенью им насажденного древа…" Странная теплота закоренелого скептика. В конце письма Гоголь вернулся к теме духовного посещения Святой земли. Собственно, для чего Жуковский просит рассказать о Палестине? Он хотел оживить рассказ об Агасфере деталями, но, чтобы проникнуться духом Евангелия, совсем не надо было ехать так далеко. "Друг, – вопрошал Гоголь, – сообразил ли ты, чего просишь, прося от меня картин и впечатлений для той повести, которая должна быть вместе и внутренней историей твоей собственной души? Нет, все эти святые места уже должны быть в твоей душе.

Соверши же, помолясь жаркой молитвой, это внутреннее путешествие, – и все святые окрестности восстанут пред тобою в том свете и колорите, в каком они должны восстать. Какую великолепную окрестность поднимает вокруг всякое слово в Евангелии! Как беден перед этим неизмеримым кругозором, открывающимся живой душе, тот узкий кругозор, который обозревается мертвыми очами ученого человека" (курсив мой. – С. Д)6. Кажется, что Николай Васильевич сожалел о своем путешествии в Палестину. И это почувствовал его корреспондент, который решился ответить Гоголю лишь год спустя. Романтику было тяжело отвечать разочарованному человеку.

Возможно, Жуковский чувствовал неверие Гоголя, он писал ему 1(13) февраля 1851 г.:

"…На твое письмо о Палестине совсем не отвечал; оно чрезвычайно оригинально и интересно, хотя в нем одно, так сказать, негативное изображение того, что ты видел в земле обетованной. Но все придет в свой порядок в воспоминании. То, что не далось в настоящем, может сторицею даться в прошедшем. И со временем твои воспоминания о святой земле будут для тебя живее твоего там присутствия"7. К сожалению, надежды Жуковского не оправдались: Гоголь не нашел примирения с самим собой на этой земле и скоро сошел в могилу.

Я очень почитаю писателя, историка и публициста Даниила Лукича Мордовцева (1830-1905) за искреннюю любовь к еврейскому народу, но не только за это. Потомок старинного казацкого рода, он знал истинную цену "шановой Украины". Он описал страшные еврейские погромы, учиненные малороссами; он один из немногих, кто не опустился до того, чтобы объяснять социальные причины невероятной жестокости хмельнитчины и колиевщины.

Мордовцев не упустил ни единого случая, чтобы не сказать доброго слова о еврейском народе и не подчеркнуть злобу и ненависть к нему малороссийского люда.

Вот удивительный пример.

Мордовцев отправился в Святую землю морем. На корабле среди множества разноликих пассажиров он увидел группу сефардийских евреев, описав свое впечатление следующим образом: «…самая палуба вся вповалку завалена арабами, турками, сирийцами, друзами, маронитами, сирийскими, палестинскими и иерусалимскими евреями, не похожими на наших (преследуемых свирепыми хохлами) (курсив мой. – С.

Д.), хотя и выдающими ту же неизменную, характерную, как бы застывшую историческую типичность, против которой так же бессилен "полет времен", как против вековечных пирамид, быть может – да и по всей вероятности – сооруженных этими же самыми вековечными сынами Израиля во времена "египетского рабства"»8.

Курсивом я выделил пассаж, отнюдь не обязательный в описании палубного человеческого Вавилона. Но Мордовцеву он необходим. Ему важно подчеркнуть греховность того, кто покусился на жизнь Божьего народа, вызывая на себя безусловный гнев Всевышнего.

Берег Суэцкого канала вызывал в памяти Даниила Лукича ассоциацию с переходом древними евреями Черного моря: «…перед моими глазами песчаная равнина есть именно та, по которой когда-то "посуху пешествовал Израиль", уходивший из Египта…