Этюды любви и ненависти

Один из упомянутых ранее шахматистов, Савелий Григорьевич Тартаковер (1887-1956), он же "Гомер шахматной доски", вероятно, тоже был членом масонской ложи.

Доказательством его масонского подвижничества служит анализ партии Мароци-Эйве во время Шевенингенского турнира 1923 г., приведенный в третьей части книги Тартаковера "Ультрасовременная шахматная партия". При анализе совершенно неожиданно появляется графическое изображение партии в виде масонского треугольника-пирамиды. Поле "al" предоставлено неусыпному оку вечности (подобно антуражу масонской ложи), наблюдающему за постройкой пирамиды белыми фигурами: "Винтообразное восхождение на вершину пирамиды…"80.

Процентная норма О процентной еврейской норме при поступлении в гимназии и высшие учебные заведения писали много раз. На какие только ухищрения не шли родители, чтобы дать своим детям образование.

Самый известный рассказ на эту тему "История моей голубятни" Исаака Бабеля.

Мальчик готовился к поступлению в приготовительный класс Николаевской гимназии, где была жестокая 5-процентная норма. Из 40 поступавших могли принять лишь двух.

Мальчик был способен к наукам и сдал экзамены на две пятерки. Но приняли маленького Эфрусси, сына богатого хлеботорговца, который дал взятку в 500 руб.

На этом дело не кончилось: "родные тайком от меня подбили учителя, чтобы он в один год прошел со мною курс приготовительного и первого классов сразу, и так как мы во всем отчаялись, то я выучил наизусть три книги". Далее следует рассказ об экзамене, когда помощник попечителя гимназии Пятницкий спрашивает мальчика о Петре I. Выучивший "от строки до строки" учебник истории Ф.Ф. Пуцыковича и стихи Пушкина о Петре (вероятно, из "Медного всадника" или "Полтавы") герой "навзрыд" в забытьи их прочитал: "Я кричал их долго, никто не прерывал безумного моего визга, захлебывания, бормотания. Сквозь багровую слепоту, сквозь неистовую свободу, овладевшую мной, я видел только старое, склоненное лицо Пятницкого с посеребренной бородой. Он не прерывал меня и только сказал (учителю. – С. Д.) Каратаеву, ликовавшему за меня и за Пушкина:

– Какая нация, – прошептал старик, – жидки ваши, в них дьявол сидит"81.

Это литература. Но жизнь была точной копией этого рассказа. Писатель Виктор Азарьевич Гроссман (1887-1972?) констатировал: "В гимназии и в университет евреев принимали в пределах процентной нормы: 10 процентов от всех учащихся одесских гимназий и университета, 5 процентов в Петербурге и в Москве и соответственно в других университетских городах. Конечно, чаще всего это были дети богатых родителей, которые имели возможность лучше подготовить своих сыновей, пригласить лучших учителей, обычно из преподавателей той гимназии, куда богатый папаша собирался отдать сынка. И эта обидная несправедливость преследовала с первых дней жизни. Почему? За что? Необходимость сравнивать, обсуждать вызывала ранние непосильные раздумья, ставила неразрешимые в юном возрасте задачи, иногда закаляла волю, а чаще развращала. Одни протестовали и боролись, другие хитрили и приспосабливались. Но как трудно доставалось и то и другое! Невольная мысль отравляла добрые товарищеские отношения мальчиков: а чем он лучше меня?

Мы должны были учиться лучше всех, потому что иначе не примут в гимназию. Но разве можно было заглушить в себе мысль: почему я на экзамене должен получить все пятерки, иначе меня не примут, а Володя Леонтович и с тройками пройдет?

Володя драчун и лентяй, но он сын чиновника, а главное православный, и он будет принят… а я буду сидеть дома и ждать, когда судьба надо мною сжалится и придет мой черед занять парту в первом классе"82.

Далее рассказ сродни детективу: единственный мальчик, который правильно ответил на каверзный вопрос директора гимназии "Что значит седой как лунь?" (все ответили – луна, Виктор сказал – птица), не был принят. Опечаленную мать мальчика директор гимназии урезонивал так: "Сударыня, у вас и так двое сыновей учатся в нашей прогимназии, а есть еврейские семьи, в которых не учится никто!" Это была вторая неудача… В первый раз вместо ее мальчика был принят сын фабриканта Ваховского, который за свой счет организовал гимназический оркестр, купив 30 инструментов – от флейты до барабана. Теперь же преуспевающий доктор Чудновский, дабы обеспечить поступление сына, за свой счет обеспечил одеждой десять русских мальчиков из церковно-приходской школы. На самом деле не десять, а меньше, но "остаток" еще мог пригодиться – над своими детьми не экспериментируют. Правда, юный Гроссман благодаря ловкости родителя, сумевшего уговорить своего патрона-подрядчика выстроить новое здание гимназии, тоже попал в гимназию. Разумеется, не обошлось без мзды. И, конечно же, столь неравные условия побуждали еврейских детей учиться только на отлично. Виктор Азарьевич не исключение – он окончил гимназию с золотой медалью, а затем с отличием Лейпцигский университет.

Лишь окончание гимназии с золотой медалью открывало евреям путь в университет. К.Г.