Этна

А на самом деле если я ее туда приглашу, то это будет настоящий кошмар.

Я спускаюсь вниз, к Лене, которая ничего не заметила и рассматривает мигающую огнями черноту моря далеко внизу.

И она говорит: впервые в моей жизни я поеду скоро в Нью-Йорк, на книжную ярмарку, буду выступать, у нас группа, мы поем, там небоскребы. Но это если я выберусь отсюда без потерь. Сергей, у нас тут есть консул или человек, с которым можно поговорить о всяких неприятностях?

И я отвечаю: такой человек — я, я сделаю что угодно, чтобы неприятности исчезли. Я могу.

И вот теперь — уже всё, я это сказал, оно непоправимо, не переговорить, не переделать. Да и не хочется.

А что бы я делал, если бы… Да то же самое. Ребята, в конце концов, просто катались на мотоцикле по окрестностям, лежали на травке и известно чем занимались. Они что, виноваты, что вылетели на дорогу в ту самую секунду, когда вот эти…

Может, в чем-то и виноваты — не надо было прятаться и бежать. Но чтобы я рассказал америкосам всё, с именами и фактами — а как насчет ярмарки в Нью-Йорке? Чтобы вот эта девушка неизвестно за что попала в их поганые черные списки, которые в Штатах очень любят составлять? Это бывает так: Нью-Йорк под крылом, посадка, виза есть, а на границе тебя берут и заворачивают обратно в самолет. И объяснять почему — абсолютно не обязаны.

Да это все равно как если бы Александр Блок сдал Анну Ахматову жандармам, или как там тогда это называлось.

А что касается Ивана и Шуры — всё будет нормально с их таинственной российско-американской встречей. А если они меня не поймут, то…

То — полмиллиона евро. С такими деньгами могу и подождать, пока поймут.

А вы, мои дорогие друзья по той забытой войне, понимаете, что полмиллиона евро — эти три четверти миллиона долларов? То есть до миллиона-то… Не может быть.

* * *

И остается только вопрос: а что реально тогда произошло, у трех сосен и позже, и почему исчез второй участник всей истории. Только разобраться с этим — и можно завершать дело.

В конце концов, дайте мне этого загадочного персонажа увидеть, услышать, хоть как-то убедиться в его существовании.

— Лена, что у вас там за история? — спросил я ее, когда мы, сытые и умиротворенные, шли по мощенной булыжником улице к дальнему краю Таормины. — Вы кого-то убили? Ограбили?

— Да нет же, — уверенно сказала она.

— А что — деньги?

— М-может быть, — пробормотала она, — если повезет, то только деньги. Давайте так: вы еще завтра-послезавтра будете здесь? Вот если за это время ничего не произойдет, то мне просто придется что-то делать.

— А если не делать?

— То кое-кого не выпустят так просто из этой страны.

— А, — сказал я уверенно. — Ну, с этим я разберусь.

Дальше — ни слова. Попробую сам выяснить, что это за «кое-кто».

Тут Таормина кончилась — обрывом за кромкой очередной балюстрады. Это главная площадь, старая-старая, с выходящими сюда дверями двух громадных соборов над широкими и плавно проседающими ступенями. И толпа, громадная толпа на площади.

Где-то здесь пробираются два моих охранника, а вот этот выкрашенный серебром клоун на подставке — кто он? Нет, это все-таки мужчина.

Вот так я останусь здесь со своим полумиллионом евро, подумал я, глядя на крашеного человека (он только что медленно поменял позу, к восторгам публики). С деньгами, но без Джоззи.

А не слишком ли хорошо она умеет переодеваться в странные костюмы и следить за мной так, что ее не видно до самого последнего момента, — мелькнула у меня мысль.

— Ой-ой, — сказала Лена. — Теперь я понимаю, зачем эта площадь.

За балюстрадой слева — морщинистая фольга моря под отсвечивающей луной; внизу, за балюстрадой — невидимые сейчас холмы, сверкающие огни деревень и городков. А над всем этим — вот она.

Монтебелло. Прекрасная гора. Ее видно и ночью, по огням взмывших ближе к кратеру деревень; идеальный, невообразимо громадный конус, закрывающий полнеба, но все-таки отстоящий от этого города, этой площади, этих людей достаточно далеко.

И — у самой вершины конуса — чуть мерцающее свечение, как угли в жаровне.

Этна.

Ну как же было упустить такой прекрасный момент!

— А вот там я живу, — как бы между прочим указал я пальцем на правый, северный склон вулкана. И постарался, чтобы мой голос не звучал слишком гордо.

Лена еле заметно поджала губы и постаралась не улыбаться.

Как друг друга мы уничтожали

Тут может возникнуть вопрос, почему я был так уверен, что на самом деле мне нужна была не столько Лена, сколько совсем другой человек.

Но дело в том, что еще до того, как мы с Леной увидели пылающий уголь Этны с ночной террасы Таормины, я сделал свое открытие.

Я нашел его.

И всего-то надо было повнимательнее прочитать тот самый ЖЖ Лены, который уж теперь-то я знаю вдоль и поперек.

Там ведь всё было. Кроме непонятной переписки там давно уже можно было найти вполне понятные стихи.

Вот посмотрите — кто это писал?