Этна и вулканологи

Это было идеальное место для замеров. Газы близкой магмы выходили под большим давлением, и можно было надеяться, что они не успели вобрать в себя воду и воздух. Правда, большая скорость на выходе могла быть обусловлена насосным эффектом, а, значит, воздух всасывался сквозь почву. Во всяком случае газы не успели остыть: температуры приближались к уровню расплавленной лавы где-то между 1000 и 1100 °C.

Скорость газов, достигавшая временами 400 км/час, и высокое давление не позволяли ввести в скважину зонды: они немедленно вылетали оттуда. Здесь никак не удавалось поручить дело автоматике, а самим отойти подальше от котла. Когда давление подскакивало, несмотря на малую площадь этих зондов (от силы несколько квадратных сантиметров), удержать их на месте не мог ни один богатырь нашей группы: пламенное дыхание жерла откидывало длинный металлический шест и поднимало его почти вертикально вверх. От этого страдали замеры, а дежурные здоровяки терпели фиаско, к вящей радости остальных.

Маленькие воронки не причиняли особого беспокойства, хотя кусочки лавы свистели возле уха, словно осколки мортирных снарядов, выбивая звон из наших стекловолокнистых шлемов. Хуже было другое – при яростных выбросах газов под ногами поднималась почва. Земля, мы чувствовали это сквозь подошвы, раздувалась, а иногда даже приоткрывалась! В едва успевшем застыть иссиня-черном базальте начинали тогда змеиться золотистые, карминно-пурпурные трещинки.

Из глотки вулкана вырывалось такое рычание, что мы не слышали друг друга, приходилось надрывно орать в ухо соседу. Уханье работающих хорнито сливалось с рокотанием кратера, громыхавшего метрах в сорока от нас. Было от чего оглохнуть…

Этот день 5 мая вконец измотал нас. Он вышел самым насыщенным за все извержение: ведь мы уже заканчивали свою дневную программу, когда вдруг увидали султан дыма в новой зоне и потому, сменяя друг друга, до ночи делали замеры и брали пробы из новых скважин. Мы работали словно в лихорадке, чувствуя, что удивительно благоприятное стечение обстоятельств с минуты на минуту кончится. Нас отогнала от скважин только необходимость соблюдать осторожность. Все валились от усталости. Иначе бы мы ни за что не оторвались от наших воронок и роскошного кратера, озарявшего ночь праздничным фейерверком.

Спускаясь на подгибавшихся ногах в Сапьенцу (два часа ходьбы), мы заметили, что активность южных трещин резко пошла на убыль. Красноватым огнем светились лишь отдельные места полузастывшей лавы – там, где сползшая шкура открывала внутренности. Поток уже не двигался, но температура внутри его держалась выше 800 градусов, понадобятся еще недели, а кое-где и целые месяцы для полного охлаждения. Из ревевших кратеров, которые еще несколько часов назад «бомбили» окрестности снарядами, не доносилось сейчас никакого шума. Без сомнений, трещина, разверзшаяся сегодня, оттянула к себе магму, и ее старшие сестры, лишившись корма, зачахли.

Поужинав, мы забрались в спальные мешки. А два неразлучных друга – Карбонель и Лебронек, люди с полярно противоположными характерами (один будоражный, ежесекундно взвивающийся, сухощавый; второй весь изысканно круглый, не повышающий голоса даже в сильном раздражении), занялись делом. Чтобы наутро газы вновь не начали выкидывать из скважин прикрепленные к шестам зонды, они решили скрепить термопару – тахометрический пропеллер и трубку Пито[4] – в одну жесткую конструкцию на тяжелых стальных угольниках. Это неудобное и очень весомое чудище, сооруженное за ночь двумя товарищами, предстояло на рассвете тащить к облюбованному нами теллурическому заводу.

На хорошем склоне, покрытом вулканическим песком, достаточно было бы несколько выносливых спин и крепких ног, но здесь, при переправах через многочисленные cheires, от человека требовалось большее. И как всегда в спорах, кто взвалит себе на спину эту стальную мерзость, выявился характер парней…

Скважины не изменились за ночь – все такие же яростные и легкодоступные. Весь день мы суетились вокруг них: кто брал пробы, кто управлялся с тройным зондом (утяжеленный еще обломками скал, он теперь сопротивлялся самым резким выдохам), кто дежурил возле самописцев. Мы использовали параллельно приборы двух типов: одни вычерчивали кривую на линованной бумаге, другие регистрировали данные на магнитной ленте для будущих операций на электронно-вычислительной машине. Не реагируя на рев вулкана и вопли Лебронека, Вавассер сидел на земле, часами следя за работой самописцев. Он спокойно наговаривал на магнитофон последовательность вулканических выбросов, а при случае оповещал нас о появлении анормальной кривой (хотя что может быть нормальным в подобных похождениях!).

Фреатическое извержение