Читаем Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии полностью

Сменивший Ю. В. Бромлея новый директор Института этнологии и антропологии РАН (1989–2015) академик В. А. Тишков внес много нового и полезного в теорию этнологии, прежде всего в утверждении в ней конструктивистской парадигмы. Вместе с тем я не могу согласиться с его предложением использовать термин «этничность» вместо термина «этнос», от которого, по мнению антрополога, стоило отказаться, поскольку

этносы есть умственные конструкции, своего рода «идеальный тип», используемые для систематизации конкретного материала. <…> Они существуют исключительно в умах историков, социологов, этнографов63.

Следом В. А. Тишков провозгласил «реквием по этносу»64. Эта идея сразу столкнулась с критикой со стороны известных этнологов65. Да и самому Тишкову не удалось обойтись одной лишь этничностью при описании в своих работах целостных этнических общностей, имеющих свои самоназвания (этнонимы). Для их обозначения им используется термин народ66. Между тем этот термин куда менее определенный, чем этнос или народ-этнос, поскольку имеет десятки разных значений и толкований (народные массы, народность, нация, этнос и др.).

Разные науки выделяют в «народе» свои предметные стороны и обозначают их своими научными терминами: для географов народ – это население, для социологов – социум, политологи недавно придумали термин «политикум» (совокупность всех политических сил в обществе), а этнологи почему-то отказываются от своего устоявшегося, цехового термина этнос. И как же без него различать внеэтические формы проявления народа (советский народ, россияне, европейцы, американцы) от этнических – русские, татары, якуты и др.? Потеря специфического термина не только ухудшает информационную селективность научного анализа в этнологии, но порой провоцирует у представителей этнических меньшинств подозрения, что намерения этнологических реформаторов политически мотивированы и, например, имеют цель забыть о малых этносах в пользу большого государственного народа.

Итак, до начала 1980-х годов термин «этнос» практически не использовался в СССР, поскольку был «утоплен» в сталинском понятии «нация». В 1980-х годах он был реабилитирован и даже «канонизирован» усилиями академика Ю. В. Бромлея в качестве основного термина в этнографии. Однако в 1990-х от термина «этнос», или «народ-этнос», а заодно и от слова «этнография» в России стали отказываться под влиянием нового руководства академического Института этнографии и антропологии, переименованного в Институт этнологии и антропологии. Почему-то тогда считалось, что слово «этнология» звучит более научно, чем «этнография», в которой есть корень «графия» (от греч. grapho), что означает «описание». При таком подходе следовало бы признать астрологию более научной, чем астрономия, географию слить с геологией, а демографию переименовать в демологию. К счастью, такие трансформации не состоялись в действительности, но вот термину «этнос» в процессе революции в Институте этнографии не поздоровилось – он стал заложником борьбы с научным наследием Ю. В. Бромлея, которая велась под знаком торжества нового учения, конструктивизма, над старым, примордиализмом. Но термин «этнос» сопротивлялся изгнанию из языка науки, не случайно он используется, как мы еще покажем, в большинстве учебников политологии, вышедших в 2000-х годах. В нем нуждается и практика государственного управления, прежде всего государственная статистика учета движения населения.

Переписи населения России учитывают не только этническую (национальную) принадлежность граждан, но и количество этнических общностей в целом. В переписи 1989 года зафиксированы 123, а в переписи 2010 года – 193 народа-этноса67. Если в советское время многоэтничность страны могла характеризоваться шаблонной формулировкой «100 наций и народностей», то в Российской Федерации впору говорить о почти 200 народах в их этническом измерении. Перед переписью 2002 года в методологии учета этнических общностей стали выделять внутри «отдельных» народов их субэтнические группы, получившие название «включенные»68. Эта новая терминология – «отдельные» и «включенные» народы – фактически вернула статистический учет к выделяющей этносы и субэтносы классификации, сложившейся в этнографической науке в 1980-х годах69.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Эта книга — взгляд на Россию сквозь призму того, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся в России и в мире за последние десятилетия. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Тем более, что исторический пример такого очищающего урагана у нас уже есть: работа выходит в год столетия Великой Октябрьской социалистической революции, которая изменила мир начала XX века до неузнаваемости и разделила его на два лагеря, вступивших в непримиримую борьбу. Гражданская война и интервенция западных стран, непрерывные конфликты по границам, нападение гитлеровской Германии, Холодная война сопровождали всю историю СССР…После контрреволюции 1991–1993 гг. Россия, казалось бы, «вернулась в число цивилизованных стран». Но впечатление это было обманчиво: стоило нам заявить о своем суверенитете, как Запад обратился к привычным методам давления на Русский мир, которые уже опробовал в XX веке: экономическая блокада, политическая изоляция, шельмование в СМИ, конфликты по границам нашей страны. Мир вновь оказался на грани большой войны.Сталину перед Второй мировой войной удалось переиграть западных «партнеров», пробить международную изоляцию, в которую нас активно загоняли англосаксы в 1938–1939 гг. Удастся ли это нам? Сможем ли мы найти выход из нашего кризиса в «прекрасный новый мир»? Этот мир явно не будет похож ни на мир, изображенный И.А. Ефремовым в «Туманности Андромеды», ни на мир «Полдня XXII века» ранних Стругацких. Кроме того, за него придется побороться, воспитывая в себе вкус борьбы и оседлав холодный восточный ветер.

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика / Учебная и научная литература / Образование и наука
История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный
История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный

Обычно алхимия ассоциируется с изображениями колб, печей, лабораторий или корня мандрагоры. Но вселенная златодельческой иконографии гораздо шире: она богата символами и аллегориями, связанными с обычаями и религиями разных культур. Для того, чтобы увидеть в загадочных миниатюрах настоящий мир прошлого, мы совершим увлекательное путешествие по Древнему Китаю, таинственной Индии, отправимся в страну фараонов, к греческим мудрецам, арабским халифам и европейским еретикам, а также не обойдем вниманием современность. Из этой книги вы узнаете, как йога связана с великим деланием, зачем арабы ели мумии, почему алхимией интересовались Шекспир, Ньютон или Гёте и для чего в СССР добывали философский камень. Расшифровывая мистические изображения, символизирующие обретение алхимиками сверхспособностей, мы откроем для себя новое измерение мировой истории. Сергей Зотов — культурный антрополог, младший научный сотрудник библиотеки герцога Августа (Вольфенбюттель, Германия), аспирант Уорикского университета (Великобритания), лауреат премии «Просветитель» за бестселлер «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии». 

Сергей О. Зотов , Сергей Олегович Зотов

Религиоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции
Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

Революция 1917 года – поворотный момент в истории России и всего мира, событие, к которому нельзя оставаться равнодушным. Любая позиция относительно 1917 года неизбежно будет одновременно гражданским и политическим высказыванием, в котором наибольший вес имеет не столько беспристрастность и «объективность», сколько сила аргументации и знание исторического материала.В настоящей книге представлены лекции выдающегося историка и общественного деятеля Андрея Борисовича Зубова, впервые прочитанные в лектории «Новой газеты» в канун столетия Русской революции. Андрей Борисович в увлекательном повествовании обрисовывает полную драматических событий обстановку, предшествующую революции, проводит читателя через ее эпицентр и подводит итоги, актуальные и для сегодняшнего дня.

Андрей Борисович Зубов

История / Учебная и научная литература / Образование и наука