Этнос. Парадигма

База нам досталась в варианте «олл инклюзив» — с техникой в ангарах и оружием на складах. И то, и другое идёт на тренировки и боевое слаживание, потому что больше ни на что не годится. И стандарт не наш, и качество посредственное. Здешняя массовая штурмовая винтовка с виду похожа на ФН-ФАЛ, но как-то излишне замудрённо спроектирована, и калибр 6,5 мм, ни туда ни сюда. Так себе у них тут оружейники были. Впрочем, раз ни одного живого аборигена не осталось, в целом они со своей задачей справились. Грех жаловаться. В общем, под «рабочее» оружие мы припас завозим, и Джабба над ним избыточно чахнет. Но мозг выносит только мне.

— Да отъебись ты уже, ну! — не выдерживаю я. — Принимай остатки боекомплекта, не дома же мне гранаты хранить!

— Ещё чего не хватало! Дома! Да вам разреши, вы весь склад по норкам растащите, а потом чего коснись — хрен найдёшь!

В общем, в очередной раз посравшись с Джаббой, испортил себе с утра настроение, а ведь день только начался.

— Чего она ко мне вечно цепляется? — пожаловался я Слону. — За столько лет могла бы и привыкнуть, что это бесполезно.

— Это любовь, Докище, — смеётся командир. — Безответная и потому безжалостная.

— Иди в жопу, не смешно.

— А я и не шучу. Она в тебя ещё двадцать лет назад втрескалась, когда первый состав собирали. Но у тебя была жена-красотка, а у Джаббы лицо как крокодилья жопа и фигура как у оружейного сейфа.

— Да, она и в молодости была страшненькая, факт, — согласился я. — Ты серьёзно, что ли, про любовь?

— Да я без понятия, — заржал Слон. — Не мог же я подойти и спросить: «Эй, Джабба, ты что, в нашего медика втюрилась?» Ну, то есть мог бы, но она бы меня послала, и правильно бы сделала. Потому что не моё дело.

— То есть ты всё выдумал? — спросил я с облечением.

— Не, мне действительно так тогда казалось. Но это и правда не моё дело. В конце концов, если вы за эти годы друг друга не поубивали, то авось и дальше как-то перетопчетесь. Забей, Док, у неё не так много в жизни радостей, кроме как в тебя ядом плюнуть. Сдал амуницию?

— Сдал.

— Тогда приходи через час на совещание комсостава. Есть тема на перетереть.

Нагму я нашёл на её любимом месте — на плоской крыше «второго жилого» корпуса. Он называется «жилой» по предназначению, а не по факту, на самом деле там никто не живёт. У нас маленькая команда, мы и в «первом жилом» один этаж еле освоили. Большая часть наших операций — охрана и сопровождение, разведка и «экстракция», то есть помощь в вопросе «оперативно свалить». Чаще всего мы обходимся вообще без стрельбы, так что Джабба могла бы и не ныть каждый раз, когда пострелять всё же приходится.

Нагма рисует. Это занятие поглощает большую часть её времени, что меня иногда слегка тревожит. Что-то есть в такой упёртости излишнее, что-то она этим компенсирует, и я даже догадываюсь что, но она не хочет говорить об этом. Четырнадцать лет — не двенадцать, и отделение идёт вовсю. Девочка всё меньше «папина дочка» и всё больше отдельный человек со своими личными границами. Это правильно и это неизбежно, но это не значит, что не больно и не обидно. Когда внезапно натыкаешься на броню и шипы там, где ещё вчера было тепло и мягко. Наши отношения теперь во многом бесконечная проверка допустимой дистанции. Люблю её безумно.

Нагма рисует Лиранию. Наброски у неё всегда точны и пронзительны, удивительным образом вытаскивая на поверхность что-то важное. В Лиркином портрете я сразу вижу тот надлом, что чувствовал всегда. Но я знаю, что потом Нагма его скроет. Начнёт колеровать акварелью и сгладит резкость подачи, размоет эту неуловимую безжалостную точность. Специально. «Нельзя показывать людям, какими их видит Аллах».

Это просто выражение. Рефлекторная детская религиозность, которой она нахваталась в кыштаке, давно прошла. Но надо же как-то называть ту силу, что смотрит её глазами на мир?

Лирания увидела меня, и её лицо разом утратило безмятежность.

— Что такое? — отреагировала Нагма. — А, это ты, пап. Привет. Рисую.

— Вижу. Привет, Лир.

— Привет, Док.

У нас странные отношения. Когда мы познакомились, ей было шестнадцать, а я выглядел на пятнадцать. Сейчас ей восемнадцать, а я честно выгляжу на свои пятьдесят плюс. Мироздание, как строгий судебный пристав, востребовало и изъяло всё незаконно присвоенное мной время. Хорошо, что хоть пеню не начислило. Между нами было… всякое. И Лирания это помнит. Но смотрит на меня и не верит. Не знаю, кто я для неё теперь. Для меня она — своя. То есть входит в узкий круг тех, за кого можно отдать такую невеликую ценность, как моя непутёвая жизнь.

Даже если они этого не попросят.

Особенно если они этого не попросят.

Но это её ни к чему не обязывает, потому что это мои тараканы. У неё и своих полно, причём прежирных.

— Позирую, — с укором сказала Лирка. — Не стреляю, заметь.

Отголоски наших споров. Мне не нравится, что она упорно делает из себя Змеямбу 2.0, ей не нравится, что я не одобряю её способ превратить свою жизнь в говно. Зме не образец для подражания юных дев. Впрочем, они и не знакомы.