Этнос. Стигма

— Что, ракушечка не работает? — засмеялся пьяный Слон. — Не у тебя одного. Ни у кого не работает. Я же говорю, поломался их парадиз.

* * *

Я ищу Олли не ради секса, и ракушечка тут ни при чём. Какой секс, когда мёртвое лицо Катрин ещё стоит перед глазами? Просто мне больно, горько и смертельно одиноко, а эта чёрная красавица отлично умеет слушать. Но Олли не пришла по зову ракушки, и служанки её не звали. Не отказывались, просто кивали и уходили. Я ждал, но Олли так и не появилась. Да и сами служанки…

— Чот мне кажется, они нас разлюбили, пап, — сформулировала моё смутное беспокойство Нагма. — Я Нагири вызывала, он не идёт. Думаю — ладно, может, занят. Принц всё-таки. А потом встретила его в коридоре, а он плетётся, как мешком пыльным ушибленный. Я ему: «Привет! Чо как?» А он покосился только, кивнул и мимо. Словно мы незнакомые. Может, мы им надоели уже, пап? Живём тут, как у себя дома, а это, между прочим, их дом, а не наш.

Слуги исполнительны, но уже как-то без огонька. Если раньше я просил кофе, то служанка летела стрелой, а простому «спасибо» так радовалась, как будто я молодой, красивый, богатый и её замуж позвал. Аж расцветала вся, сияя белизной зубов до вычурных серёжек в ушах. А теперь — просто кофе. Просто принесла. Дежурно и немного устало улыбнулась, как официантка в кафе, спросила, не нужно ли ещё чего-нибудь драгоценному гостю, а получив ответ «Нет, спасибо», удалилась словно бы даже с облегчением.

Найти Олландрию было непросто, но на прямой вопрос слуги всё же отвечают, если настаивать и не дать молча уйти. Её комната прекрасна, как всё здесь. И кресло, в котором сидит девушка, тоже, наверняка, идеально облегает её идеальную фигуру. Но сама Олли выглядит так, как будто только что похоронила кого-то. Я и сам так выгляжу, мне ли не знать.

Сидит, смотрит в окно невидящим взглядом, лицо усталое, глаза потухшие. Кажется, впервые вижу, чтобы она не улыбалась.

— Драгоценный Док, — сказала она тихо. — Прости, я не могу сейчас приходить на той зов.

— Что случилось, Олли? Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?

Может, они все заболели чем-то? Граф Морикарский во мне уже затосковал от картины «Пандемия в Берконесе», выискивая взглядом симптомы.

— Нет, драгоценный Док. Я здорова. Просто мне нечем с тобой поделиться. Я не могу сделать тебя счастливее или унять твою боль. Я чувствую, ты полон ей как никогда ранее, но мне нечего тебе дать. Хотела бы помочь, но не могу. Я пуста.

— Тогда, может быть, я помогу тебе? Скажи мне, Олли, в чём дело? Что я могу сделать для тебя?

— Оставь меня одну, пожалуйста. Не обижайся, но мне мучительно твоё присутствие сейчас.

— Уверена? Тебе точно не нужна помощь?

— Ты делаешь мне больно, драгоценный друг. Я знаю, ты хочешь помочь, но мне только хуже. Уйди, не мучай меня.

И я ушёл.

* * *

— Что с ними, Фред? Что творится с Берконесом?

Расстроенный выгнавшей меня Олландрией, я отправился гулять по городу в попытке развеяться. Вышел и не узнал его. Нет, Берконес по-прежнему красив, архитектура безупречна, улицы чисты. Пахнет морем и цветами, сияет на солнце морская гладь и веет лёгкий приятный ветерок с гор. Но на улицах почти нет людей, а те, что есть, больше не выглядят счастливыми гражданами идеального города. Они производят впечатление людей, которые бредут на постылую работу ради выплаты неподъёмной ипотеки за квартиру, которая сгорела, не будучи застрахованной. А поскольку они ещё и чернокожие, кажется, что на этой работе их будут бить кнутом жестокие рабовладельцы. «Тухлый вайб», как называет это Нагма.

Вернувшись, пошёл пытать Фреда, потому что, когда мир, в котором тебе приходится жить, внезапно начинает выглядеть неблагополучным, это напрягает. Граф Морикарский подтвердит.

— Во-первых, приношу свои глубочайшие соболезнования, — сказал Фред. — Лейх рассказал, что ты многое потерял там. От него слов сочувствия не дождёшься, он не понимает чужих чувств, потому что не испытывает их сам. Но я знаю, что такое терять близких, поверь.

— Спасибо, я ценю.

— А Берконес… Ну, он расплачивается за нашу неудачу в Меровии.

— В каком смысле?

— Как бы тебе объяснить… Марка Твена ты читал, мы уже выяснили. А Герберта Уэллса?

— Смотря что.

— «Машину времени»

— Да, в детстве. Не помню в подробностях, но, кажется, мрачноватое чтиво.

— Помнишь, у него там были такие элои? Красивые и беззаботные создания, живущие не пойми как и зачем?

— Помню. В итоге оказалось, что их жрали какие-то другие, на «эм»…

— Морлоки.

— Точно. Морлоки.

— Вот, Берконес — мир элоев без морлоков.

— Тогда для них это натуральный рай, верно?

— Видишь ли, — вздохнул Фред. — Проблема элоев не в морлоках. А в том, что они элои.

— Не понял.

— Мы очень долго возились с Берконесом. Полтыщи лет истории, прокрученных не один раз… В Меровии мы элиминировали фрактальную линию длиной всего-то лет тридцать, и то вон как тебя ушибло. А представь, когда всё пошло не туда лет через триста? И исправить ничего нельзя, надо откатывать на момент до ошибки?

— Не могу.