Это безумие, детка

Огромный живот колыхается над ней, как желе. Душно и больно, душно и больно, душно и больно! Сколько еще терпеть? Долго, долго, он может не кончать часами, вколачивая свой толстый член в ее глубокое, совершенно сухое лоно. За этим трясущимся животом Роэл не видит его головы, но это к лучшему, однозначно это к лучшему, потому что он жрет. Совершает в ней эти механические, разрывающие внутренности движения, и жрет. Жрет девушку по имени Од, которую совокуплял до нее, смачно обгладывая ее ногу и урча от удовольствия. Неподалёку валяется оторванная голова Од, она живая, она таращится полными муки глазами. У него все так и происходит – совокуплялся, проголодался, решил перекусить, пока ел, опять захотел совокупляться… Самое, наверное, ужасное в том, что эта поедаемая девушка, так же, как и Роэл, не может умереть. Здесь никто не может умереть. Они все здесь мертвы. Давно мертвы. Од чувствует, как он ее пожирает, чувствует грани своего мучительного распада, чтобы затем этот жирный ненасытный великан ее отрыгнул и все началось снова.

Роэл очнулась, а горло рвал истошный крик.

Господь всемогущий, это не с ней! Это не она, а Олимпия Пиррет задыхалась от разрывающей легкие духоты. Это не в ней, а в нагой Олимпии Пиррет, распластанной по застеленной грязным шелком постели, совершал свои движения дикий в своем уродстве толстяк. Это не она, а Олимпия Пиррет безнадежно смотрела в живые глаза оторванной женской головы.

– Роэл, тихо!

Синие жалюзи. Большое окно в полстены закрыто синими жалюзи и от этого в комнате темно, прохладно и темно, только через равные промежутки времени раздается тонкий писк громоздкого аппарата с зеленым экраном. Какие-то трубки торчат из ее вен, а еще одна находится под носом. Закрытая белая рубашка в мелкий синий цветочек очень мягкая и приятная к телу. Не то что скользкий горячий шелк.

В темной фигуре, которая осторожно ее обнимает, Роэл не сразу узнает Феба Дюпона. Уткнувшись лицом в белый халат, девушка вдыхает запах дорогого парфюма и плачет, плачет навзрыд. После той жуткой картинки, которую она увидела, рядом с ним Роэл ощущает себя в безопасности, но кошмар, который пришел к ней из мрака, не выпускает из своих цепких щупалец.

– Слишком жуткий, слишком жуткий, слишком жуткий! – задыхаясь, шепчет она.

– Роэл, девочка, успокойся. С тобой все в порядке, – гладя ее по волосам, негромко говорит Феб. – Ты не справилась с управлением и врезалась в столб. Удар пришелся на водительскую сторону – ты уцелела каким-то чудом, отделалась лишь легким сотрясением мозга. Это все туман…

– Нет, Феб, дело не в том, что я не справилась! Виноват не туман, вернее, и он тоже, но… На дорогу вышел козел, совершенно черный козел, жуткий, как чудовище ада! – скороговоркой выпалила Роэл. – У него были красные глаза, как у монстра, а потом… Если бы ты знал, какой кошмар я видела. Если бы ты только знал, Феб! Господь всемогущий…

Она говорила и говорила, как прорвало – про Олимпию Пиррет, которую в недрах черного дворца истязает толстый монстр, про рогатое чудовище со смоляной шерстью, промекавшее «Смерть»… Вот только про Гаспара Леоне рассказать не могла, но и этого было достаточно. Он же психиатр, он не поверит, ни за что не поверит, решит, она какая-то не такая, скажет что-то вроде: «Этот черный козел тебе померещился в тумане, а кошмары – следствие встреч с Гаспаром». После этого Роэл не сможет сказать этому встревоженному мужчине с внимательными темными глазами, который обнимает ее так нежно, ни слова. Черный козел – наверное, это звучало бы даже смешно… Для того, кто не видел ту жуткую черную фигуру с немигающими вишнёвыми глазами.

Но вместо того, чтобы засмеяться или, того хуже, погладить ее по плечу, мол, успокойся, никакого черного козла не было, все пройдет, Феб Дюпон, симпатичный главврач лечебницы Св. Трифона, внимательно выслушал ее подробный рассказ и, некоторое время помолчав, проговорил: