Это будет вчера

И я, не успев опомниться, схватить ее, задержать, остался один. Она скрылась с Дьером в ликующей толпе. Я бросился за ними, пробивая локтями веселящихся людей и вглядываясь в сверкающий лунный осколочек в ее огненно-рыжих волосах. Она удалялась от меня все дальше и дальше. И, наконец, ее бусинка в волосах вовсе исчезла из виду. Я не успел. И закончилась музыка, перестал громыхать салют и не слышались крики толпы.

Я рассеянно стоял посреди совершенно пустой площадки. И напротив меня, на окне фотоклуба висела огромная фотография смеющейся Мышки, которую я совсем недавно сумел сотворить.

Я очнулся, когда кто-то легонько прикоснулся к моему плечу. Я вздрогнул и резко оглянулся. Какой-то низкорослый человек в дорогом костюме и трубкой в зубах, улыбнулся мне:

– Вы Фил? Я не ошибся?

– По-моему, не ошиблись, – пробубнил я невнятно в ответ.

– У меня к вам дельце, дельное предложение, – и он кивнул на портрет Мышки. – Это прекрасная работа. Вы можете далеко пойти, Фил.

– Мне не надо никуда идти. Я прекрасно стою на земле.

– А вы шутник, Фил. Я ценю юмор. Но все же.

Подумайте, вы талантливы. И у вас еще вся жизнь впереди. Никогда не упускайте в ней шанса, – и он, сунув в руки мне визитную карточку, тут же скрылся за густыми деревьями.

А я огляделся. Площадь была совершенно чистой, словно совсем недавно на ней не валялось конфетти, обертки от конфет, пустые бутылки. Словно недавно на ней не танцевали, смеялись, не пели песни и не летали на картонных лошадках. Мышки не было со мной рядом.

И мое сердце до боли сжалось. Мне не к кому было прильнуть головой и передать свою боль, и мне захотелось кричать на весь мир. Но вместо крика я издал только глухой стон и прошептал:

– Ты сейчас вернешься, Мышка!

Но, увы, на сей раз мое желание не сбылось.

Единственное желание, которое я загадал для себя…

И вдруг я услышал глухие рыдания и обернулся на звуки. Под каким-то высохшим корявым деревом сидела на земле моя давняя подруга администраторша, в каком-то выцветшем халате. В ее ушах уже не звенели бриллиантовые люстры. Перед ней стояло огромное железное корыто, пробитое со всех сторон дырками. Она сидела у разбитого корыта и плакала навзрыд, и я, чтобы не нарываться на грубости, незаметно обошел ее и тут же нос к носу столкнулся еще с одним старинным приятелем Быком.

– А, это ты, Фил, – пробубнил он.

Улизнуть от него уже было невозможно. И я попытался улыбнуться, но у меня это плохо вышло.

– Ну и как поживает нынешний прокурор города? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Насколько мне известно, он живет неплохо. Но его давняя мечта купить зелененький форд так и не сбылась.

– Я же про тебя спрашиваю, дружище! Про твои прокурорские дела?

Он округлил свои бычьи глаза.

– Ты что, Фил, с глухого перепоя? Иди отоспись. А мне пора, – вздохнул он и почесал затылок. – На службу.

Надо же кому-то охранять этих придурков. Хотя, если честно, я бы с удовольствием выпил с тобой по стаканчику, – и он, безнадежно махнув рукой, покосолапил в сторону здания городской тюрьмы.

А я, уже уставший думать, уставший соображать и даже уставший искать Мышку, еле доплелся до своего дома и тут же, едва прикоснувшись к дивану, заснул крепким глубоким сном.

Утром я уже сидел за стойкой бара. И Глебушка мило улыбался, наливая мне пиво.

– Как дела, Фил? Вид у тебя неважный. Все в порядке?

Я пожал плечами.

– Все в порядке бывает, Глебушка, только у полных кретинов. А как, кстати, прошел ваш митинг <174>Свободу счастью<175> – так, кажется, он назывался?

Глебушка искренне рассмеялся.

– Ты слишком много пьешь, Фил. Смотри, поосторожней с этим делом.

Тут же появилась подружка Глебушки. Ее рука была совершенно здорова. Она запищала на весь бар так, что в моих ушах зазвенело.

– Фил, кстати, нам нужна реклама для нашего преуспевающего ресторана. Ты бы не мог сфотографировать нас с Глебушкой на фоне этой прекрасной люстры? – И она указала совсем здоровой рукой на блестящее чудовище, висящее в центе зала.

– А как рука твоя? – не ответил на ее просьбу, – уже не болит?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – переплюнула она через левое плечо. – Какая рука, Фил? Что ты каркаешь? Ты что – с перепоя?

– Нет! – рявкнул я во всю глотку, – я не с перепоя! Я уже два дня не пью!

– Успокойся, Фил, мы тебе верим, – и Глебушка услужливо подставил мне под нос очередную кружку пива. И я ее залпом выпил. И тут заметил краем глаза лежащую на стойке газету. По инерции, привыкший за последнее время к самым невероятным новостям, схватил ее и принялся лихорадочно листать.

На одной странице мой взгляд остановился. По-моему, у меня был ужасный вид. Безумные глаза и белое, как мел, лицо. И Глебушка осторожно прикоснулся к моему плечу.

– Что-нибудь случилось, Фил?

– Случилось, – глухо выдавил я. И не выдержал, Я закрыл лицо руками и заплакал. Я уже тысячу лет не знал вкуса слез, Потому что не знал настоящей боли, о которой мне когда-то рассказывала Мышка. Когда хочется физической боли, когда хочется куда-то бежать, а бежать уже некуда, потому что впереди – стена.