Это был ты

— Я люблю детей, — говорит он спустя секунду, его голос звучит тише, чем обычно. Он легко захватывает мое внимание, и теперь я не могу не смотреть на него. В основном на морщинки, которые окружают его глаза. Он выглядит истощенным. — Я всегда представлял себе десять бегающих вокруг ребятишек, — его губы поднимаются в задумчивой улыбке. — Лазанье по деревьям, построение фортов, игры в грязи. Я знал, что если бы у меня были дети и собственный дом, то я бы никуда не порывался. Наши корни были бы глубоко врыты в маленьком городке, где все знают твое имя и твои дела. Я бы хотел соседа за белым забором, который бы ненавидел моих детей так же, как мистер Уилсон ненавидел Дениса-мучителя (примечание: Денис-мучитель – фильм про непослушного мальчика 1993 года).

— Что? — смеюсь я. — Ты сумасшедший. Я ненавижу жизнь в небольшом городе.

— Я любил большие города, когда был моложе, потому что мне было намного проще развлекаться, в чем и беда. Это очень просто, чтобы найти что-то, как наркотики или выпивка. Есть проститутки по углам, бездомные семьи в переулках. Это не безопасное место, чтобы растить детей. Кроме того, у меня никогда не было места, которое я мог бы назвать домом. Я хотел этого, — после небольшой паузы, он добавляет с меньшим напряжением в голосе. — Я все еще хочу этого.

Я ненавижу боль, которую он явно чувствует.

— Я хочу жить на побережье, — говорю я ему, принимая во внимание его отсутствующее будущее.— Я не думала о детях, я не знаю, хочу ли я их. Я уверена, что в один день они у меня будут, но мысль о том, как росла я, отклоняет эту мысль.

— Именно поэтому я хочу многого. Я хочу вырастить своих детей. Как мой дед пытался вырастить нас. С уважением и нравственностью, фантазией, трудом. Дети теперь днями сидят перед чертовой PlayStation, пока их родители занимаются тем, что только Богу известною. Я хотел бы вырастить детей так, как они того заслуживают, и я хотел бы, если у одного из них будут проблемы, они бы знали, что у них есть друг.

Я могу видеть боль на его лице, когда он говорит обо всем этом. Я слишком ненавижу, что он вырос так. Я ненавижу то, что мы не нашли друг друга раньше, когда мы могли бы спасти друг друга в более юном возрасте. Таким образом, мы любили бы друг друга дольше. Я ненавижу, что у него нет будущего, которого он на самом деле заслуживает.

Поскольку мы обсуждаем наше воспитание, то я позволяю себе углубиться в это еще немного.

— Ты жил со своим дедушкой?

— Да, несколько лет, — без колебаний отвечает он. Может быть, когда его тайна о раке раскрыта, мы можем обсудить и другие темы, которые раньше были запрещены. — Мои родители развелись, потому что мама узнала о каких-то других цыпочках отца, и одна из них залетела – это была мама Джеймисона. Она взбесилась и сообщила мне, что мой папа был жестоким. Я даже не знал в чем дело, мне было едва ли четыре в то время. Джастис и я были взяты на его содержание, спустя несколько месяцев маму осудили на три года за распространение наркотиков.

— Ох, — вздыхаю я. Я не знаю, что еще сказать.

— Да, — смеется он. — Сучка была сумасшедшей. Люблю ее до смерти, не смотря на то, через что она провела нас.

— Кто этот парень Рэй? Я думала, что это твой папа или кто-то вроде того, но он не... папа?

— Ах, я представлял, когда ты спросишь о нем. Он мой дядя. Дядя Колина, если быть точнее. Он из банды байкеров и я знаю, черт возьми, они слышали о том, что я сделал...

Он умолкает. Нет необходимости повторять о том, что случилось.

— Почему твой папа не позаботился о тебе, вместо этого отправив тебя к твоему дедушке?

Он фыркает, рассмеявшись, как будто я пошутила.

— Он ленивая ослиная задница. Когда Моника была беременна Джеймисоном, он, наконец, нашел работу. Затем она бросила его в три месяца после его рождения. Мой дедушка тратил большую часть своего дохода на содержание моего отца и Джемисона, остальное на содержание Джастис и меня. Когда он умер, то у него ни для кого ничего не осталось. Он был лучшим, и я скучаю по этому старику как сумасшедший.

— Мне очень жаль.

Я смотрю вниз на пустую тарелку перед собой. Я не могу прямо сейчас смотреть на него, я не хочу видеть грусть в его чертах. У меня дерьмовое воспитание, но у него еще хуже. Я чувствую себя эгоисткой даже, когда сравниванию это.

Его рука накрывает мою, его пальцы движутся так, что его рука захватывает мою. Неуверенно я позволяю нашим пальцам переплестись.

— Никогда не извиняйся за то, что ты не можешь контролировать. Жизнь идет. Мы живем, мы умираем, мы просто люди в море таких же людей. У одних дерьмовая жизнь, у других весь мир в ладони, — он сжимает мою руку с маленькой усмешкой на губах. Он назвал меня своим миром? — У каждого есть свой собственный ад, как мечта или две, которые знаешь, что никогда не сбудутся. Это... жизнь.

— Как так получилось, что ты такой... — я не могу даже думать о словах, которые собираюсь сказать. Позитивный? Мотивационный? Спокоен, умирая? Я почти закатываю глаза при мысли, чтобы произнести что-то из этого, все или громко, или банально, или грубо.