Это было

Через месяц офицер приехал снова. На этот раз рядом с ним в машине сидела молодая женщина в городском наряде. Красная помада и черная вуалетка подчеркивали мертвенную бледность ее лица: она выглядела очень испуганной.

Деревенские бесцеремонно оглядели ее с ног до головы, обсудили наряд, шляпку, кружевные митенки и рассудили по-житейски: а офицер-то нашу дуру Ульянку на шалаву какую-то променял.

Дед протянул жене подарок – яркий платок – и кивнул в сторону испуганной женщины: «Я теперь с ней живу». Сыну он дал коробочку леденцов. И снова отчитал жену за то, что мальчик грязный, в обносках. Та молчала, низко опустив голову, но по тому, с какой силой она рвала шершавыми пальцами край подаренного платка, было ясно, с каким трудом она сдерживает гнев. Отец предложил сынишке покататься на машине. Мать, все сильнее теребя платок, не соглашалась.

Но мальчик, услышав о возможности проехать на этой потрясающей, с настоящими фарами и колесами, машине, и отказ матери, так разрыдался, что той пришлось уступить.

Счастливый, он под завистливые взгляды деревенских мальчишек забрался на заднее сидение. Машина сделала лихой разворот и исчезла в клубах пыли.

Только через полгода мать разузнала, куда муж увез ребенка. Но она не поехала забирать его, рассудив, по-своему здраво, что городская, сытая, необременительная жизнь – более счастливая участь для ее Мишки, чем тяжелое деревенское житье-бытие. Да и неожиданная свобода давала ей возможность позаботиться о себе.

Прошел еще год. И снова к дому подъехала машина. На этот раз рядом с офицером сидел круглолицый мальчик в новом матросском костюмчике. Он с испугом посмотрел на женщину в выцветшем платке, с плачем бросившуюся к нему, и прижался к отцу.

После недолгих уговоров мать согласилась, чтобы мальчик остался с отцом.

Тот был строг и не всегда был справедлив: нередко пускал в ход ремень – главный педагогический аргумент в те времена. Показывать родительскую любовь считалось слабостью. Детей растили в почтительном страхе, но так, в страхе, в предвоенные годы жила вся страна.

С матерью мальчик виделся редко, раз-два в год. Худая, изработавшаяся, рано постаревшая женщина с суровым лицом стала ему совсем чужой.

Летом 1941 года фашисты без боя вошли в город, где жил мой дед с семьей. Жарким июльским полднем запылила дорога под колесами десятков мотоциклов, на улицах зазвучала чужая речь. Люди в форме, добродушно ухмыляясь, по-хозяйски заходили в дома. Жители встречали их по-разному: кто-то с молчаливой настороженностью, кто-то с плохо скрываемой ненавистью, кто со страхом, были и такие, что с хлебом и солью.

Дед получил задание вступить в немецкую полицию и готовить диверсий в тылу врага.

Фашисты охотно брали местных жителей на службу, но оружия им не давали и домой не отпускали. Полицейские жили в школе, окруженной колючей проволокой.

Мальчик носил туда отцу обед. Тот, неузнаваемый, чужой в поношенном зеленом мундире, ждал его у забора, торопливо забирал еду, быстро, жадно ел. Мальчик хватал пустую посуду и бежал домой – подальше от пугающе изменившегося отца.

Но на пятый день отец к забору не подошел. Мальчик ждал час, второй, не решаясь ни позвать его, ни уйти. Тяжелые миски звякали в узелке. Через щель он видел, как несколько человек в такой же, как у отца, зеленой форме, торопливо закидывают землей какую-то яму.

Когда двор опустел, к забору подошел немолодой немец и жестом подозвал его. Взгляд его выцветших голубых глаз казался незлым, и мальчик подошел. Немец шепнул ему на ломанном русском языке: «Иди! Нет, твой отец здесь! Нет. Совсем. Не ходи еще, иди, иди».

Испуганный мальчик бросился домой. Мачеха пошла в участок и узнала, что кто-то из местных жителей донес, что отец – офицер Красной Армии. Фашисты заставили других полицейских закопать его живым. Мальчик был невольным свидетелем казни своего отца, но не догадался об этом.

Мачеха горевала недолго. Через месяц в гости к ней стал захаживать немецкий офицер.

Прошел месяц войны, другой, год, следующий. Стало казаться, что фашисты пришли в страну навсегда.

Но холодным осенним утром 1944 года мотоциклы снова заполнили улицы города, буксую в глубоких лужах, они покидали город. На этот раз люди в черных мундирах не улыбались.

Жители городка, выстроившись у дороги, наблюдали за их отъездом. Когда мальчик вернулся домой, там никого не было: мачеха уехала вместе со своим кавалером-немцем.

Четырнадцатилетний мальчик остался один. Никому не было до него дела. Проголодав неделю, мальчик решил идти к матери.

Он прошел полсотни километров без еды и денег. Только это спасло его от мародеров, бродивших по дорогам войны.

Голодный и измученный, он вошел в родной дом. Мать возилась на огороде, в хате по полу ползал годовалый братик. Увидев старшего сына, женщина недовольно сказала: «Мне тебя кормить нечем». Мальчик расплакался. Мать вытерла ему лицо подолом и сказала:

– И чего ты плачешь? Я ж тебя не выгоняю.

Она недавно овдовела – с фронта пришла похоронка на второго мужа – и снова в одиночку управлялась с хозяйством и домом.