Это было на рассвете

Прошла неделя, как установился мир. Не слышно больше ни оружейных залпов, ни пулеметной трескотни. Технический состав по-прежнему, как и во время боев, беззаветно трудился по восстановлению подбитых машин. Штабы, политработники и командиры подразделений занимались планированием боевой подготовки. Кропотливая, но довольно приятная работа появилась у них в связи с оформлением наградных документов почти на весь личный состав.

Десятые сутки после Дня победы. Солнечно, чуть прохладно. На небольшом стадионе пригорода Берлина мы проводили спортивные соревновании между подразделениями. Чувствовалось, что бойцы и командиры сильно соскучились по спортивным играм.

— Товарищ старший лейтенант, вас вызывает начальник политотдела полковник Жибрик, — передал мне прибежавший посыльный по штабу.

Быстро одернув гимнастерку, я побежал в политотдел бригады. Терялся в догадках: по какому делу вызывают? В политотделе полковника не оказалось. Нашел его на спортплощадке. Вижу: Жибрик на турнике крутит «солнце». Рядом в строю стоят офицеры штаба бригады и сам комбриг.

Я немного растерялся. Смотрю на этого худощавого, скромного человека и думаю. Он все тяжелые дни войны постоянно находился рядом с нами, Это всегда нас радовало. В атмосфере постоянного напряжения, вместе с политработниками бригады, своими жгучими словами и личным примером Иван Васильевич Жибрик ковал в нас высокий моральный дух, придавал нравственную окраску каждому поступку воина. Его комбинезон и танкошлем были не чище, чем наши. Бот теперь, хотя еще не остыли стволы пулеметов, автоматов, пушек, вижу, как впервые снял он их.

— Товарищ Семенов, по случаю смерти вашей матери командование решило предоставить вам отпуск по семейным обстоятельствам. Идите в штаб, оформляйте документы, — как всегда, с тонкой улыбкой сказал полковник.

Для меня это было неожиданностью. От души поблагодарив за внимание, я с радостью побежал в штаб.

Когда расставался с товарищами, получил от ник массу наказов. Просили: «поклонись нашей русской березе», «дай клятву нашей земле-кормилице, что отныне и вовеки не ступит на нее вражья нога»; «поглазей на наше полюшко-то и прикинь, какой урожай обещает быть». Многие просили опустить письма, практически чуть ли не на каждой станции.

В предрассветной мгле следующего дня наш поезд тронулся. Медленно проплыл за раскрытыми настежь дверями вагонов разрушенный перрон железнодорожной станции Эркнер (пригород Берлина). Все вагоны-теплушки были набиты до отказа. Поскольку массовая демобилизация еще не началась, в основном возвращались на Родину уволенные из армии по ранению, выздоравливающие военнослужащие и направляемые на учебу.

Этот день, кажется, был самым долгим в моей жизни. Может, потому, что торопился домой и голова была забита массой воспоминаний. Если первые после войны дни прошли в незабываемых победных торжествах, митингах, горячих разговорах с боевыми товарищами, то теперь, находясь в вагоне среди сотен других воинов, я невольно еще и еще раз мысленно пробегал прожитое и пережитое за эти годы. Известие о завершении войны как бы разделило время на две части. Все, что было несколько дней тому назад, отодвинулось как будто дальше. Но не способна сдвигать события память человеческая, не исчезнет в ней никогда пережитое и увиденное.

Война унесла миллионы жизней, причинила тяжелые страдания советским людям. Оставшиеся в живых должны быть вечно благодарными тем, кто отдал свою жизнь ради нашей победы. Они должны навсегда остаться в наших сердцах как горячие патриоты, для которых свобода Родины, ее процветание были дороже собственной жизни. Мы и наше подрастающее поколение будем дорожить мирной жизнью и бороться за нее всеми силами.

Подъезжаем к границе нашей Родины. Уже виднеются разрушенные дома героического Бреста. Наш поезд, притормаживая, медленно останавливается на станции. Все покинули свои теплушки. Каждому хотелось постоять на свободной родной земле, подышать свежим воздухом.

— Николай, пойдем, узнаем, по какому случаю народ собрался на привокзальной площади, — позвал меня сосед по нарам артиллерист-сибиряк. Мы побежали.

Там держал речь рослый, суровый на вид капитан с несколькими орденами на гимнастерке и нашивками о ранении. Когда мы влились в толпу, услышали:

— …Исполним еще один долг перед Родиной! А ну, вы, бывалые, подойдите поближе! — показал он на стоящих поодаль на костылях худощавого старшину-пехотинца и пожилого танкиста. — Товарищи боевые побратимы! Мы стоим на нашей родной земле. Четыре года сражались, освобождая ее. Четыре года надругались над ней фашистские бандиты. Сколько осталась в ней лежать наших добрых молодцев! — говорил капитан. Его слова трогали душу.

— Теперича еще пуще будем беречь нашу кормилицу! — произнес хриплым голосом и потряс костылем стоящий рядом с ним старшина.

Капитан, обведя глазами окружавшую его толпу, остановил взгляд на рослом черноволосом воине с золотой Звездой Героя Советского Союза. Потом сказал: