«Это было недавно, это было давно...»

Результат этого самоотверженного труда не заставил себя ждать — премьера в Москве в конце 1944 года имела оглушительный успех. В этом представлении всё было великолепно. И исполнение центральных ролей, и все так называемые каскадные номера, и совершенно виртуозная, гротесковая работа Понсовой, и блистательный вставной танцевальный номер, придуманный молодыми актёрами под руководством тогда ещё никому не известного Гриценко. Они пели на ломаном русско-английском:

Я америк малчик.
Красивый и балшой,
Я руский любит ошен, 
А русский водка —
Очень карашо.

и начинался танец. Дуэт Пашковой-Денизы и Осенева-Флоридора. Всегда, все триста раз, что пелаНитуш, были оглушительные аплодисменты. Интермедия Горюнова и Шухмина шла под гомерический хохот зала.

Но вот начинался второй акт — и наступала абсолютная тишина. Зал замирал, появлялась Пашкова и начинала своё неповторимое:

Ты спишь, Дениза, грезишь ты,
Из темной памяти видений
К тебе грядут из темноты
Театра радостные тени.
Так значит это он,
Тот мир, где всё подвластно
Лишь поэту...

Как она это говорила? Ответить невозможно. В этот момент в спектакле появлялась такая пронзительная, такая звенящая лирическая нота, что хотелось плакать. Эта маленькая, беззащитная фигурка на фоне огромных кулис, изображающих театр, так искусно сделанных Акимовым. Как это было прекрасно! Какой это был спектакль! Какой успех!

Но начальство не дремало. Чем больше восторгалась публика, тем больше негодовало начальство. Дошло до того, что постановку спектакля «Мадемуазель Нитуш» обсуждали на заседании горкома партии. Именно там была произнесена впоследствии ставшая крылатой фраза, сказанная одним из секретаре й горкома: «Ну что хорошего в этой Нитуш? Я восемь раз смотрел, ну ничего хорошего». Действительно, не было ни одного зрителя, кто, посмотрев этот спектакль, не пришёл бы снова.

Но я забежала вперёд. Всё это, как я говорила, случилось уже в Москве. А сейчас мы ещё были в Омске, всё ещё в качестве «птичек» и «курочек» танцевали с Мурзей. Но уже приближалась осень, и мы собирались домой. Стало известно, что к концу лета театру будет разрешено вернуться.

Провожать нас омичи стали ещё за месяц до отъезда. Как искренне горевали при расставании, как оделяли нас нехитрыми подарками, как обещали писать.

Мы возвращались в Москву с родившимися в Омске детьми, с новыми замечательными актёрами, пополнившими группу, например, с С. Лукьяновым, с выполненными в Омске сложнейшими декорациями В.Рындина к нашим новым спектаклям, со Сталинской премией Рубена Симонова.

Мы вернулись в Москву 12 сентября 1943 года и открыли свой 22-ой сезон.

Но об этом напишут другие.

Вместо послесловия

Галина Львовна Коновалова — актриса Вахтанговского театра. Она пришла на его сцену в годы, когда играли Мансурова, Орочко, Алексеева, Басов, Горюнов, Щукин, то есть застала время, когда понятие «вахтанговское» означало дерзкую парадоксальность и виртуозное мастерство. Вахтанговцы отличались ироничностью, дразнящим обаянием и холодной точностью в деталях, что было заметно только профессионалам. Вахтанговская традиция родилась ещё в «Принцессе Турандот», блистательно развивалась в знаменитых спектаклях Рубена Симонова «Много шума из ничего», «Мадемуазель Нитуш», и изысканность стиля на долгие годы стала визитной карточкой этого театра. Сегодня всё это уже мало кто помнит. Для нового поколения «вахтанговский театр — это Юлия Борисова, Ульянов, Яковлев и Максакова, это случайный репертуар и редкие удачи, которые случаются, когда на сцену приходят спектакли такого большого режиссёра, как Пётр Фоменко. Время пластической яркости и избыточной красочности метафор, которыми были полны спектакли вахтанговского театра, казалось, ушли навсегда. И вдруг — наспех написанные воспоминания, написанные «залпом», как бы в страхе что-то упустить, и — неожиданный результат: воссоздаётся навсегда ушедшее время.

Коновалова пишет не только о театре, но и о времени, когда она впервые в годы нэпа приехала с родителями в Москву. Воздух конца двадцатых годов. Поступление в школу вахтанговского театра. Жизнь в нём. Автор рассказывает о «Ревизоре», когда Щукин играл Городничего. О том, как впервые пришла на сцену в спектакле «Аристократы». Масса деталей, ускользающих подробностей. Репетиции «Дон Кихота» Булгакова. Репетиции «Много шума из ничего». Обстановка внутри, вера в идею, что театр должен шагать в ногу со Временем. Незаметный конформизм и по-прежнему сверкающее, отточенное мастерство.

Пожалуй, впервые прочел, как шли репетиции «Гамлета» с Горюновым, того самого разруганного «Гамлета», о котором ничего не осталось в литературе. кроме самого факта, что шёл такой спектакль. «Гамлет», сыгранный с ядовитой фальстафовской окраской. Театр увлёкся сочным лицедейством.