Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

Жорж стрелял очень метко, а к тому же у пулемета не было глушителя, поэтому стрельба его наводила страшную панику, потом оказалось, что Жорж владел всеми видами оружия, и как-то само собой получилось, что он начал обучать других прицельной стрельбе, учил, как надо разбирать и чистить автоматы, пулеметы и винтовки. Скоро

Жорж стал непременным участником наиболее сложных боевых операций. Так же спокойно, как уходил, он возвращался после боя, сидел и молчал, слушая, как другие рассказывают.

Ругать Жоржа не приходилось – не за что, а хвалить старались сдержанно. За глаза бойцы говорили о нем восторженно, но если кто-нибудь скажет что-либо похвальное о Жорже в его присутствии, он не то что смущался, а просто страдал: густо краснел, ни одна черточка в лице не менялась, но краска ударяла в лицо и лишь постепенно сходила до бледности.

Девятнадцатилетний Ростислав Струтинский был старательным, дисциплинированным бойцом и во всем подражал старшим братьям.

Володе Струтинскому шел семнадцатый год. Мы сначала решили послать его в хозяйственный взвод, потому что он был сильно глуховат, но Володя запротестовал, сказав, что хочет воевать. Как ни уговаривали, ничего не вышло: пришлось дать ему оружие. В боевом взводе попытались было держать его в лагере – боялись, что в бою он не услышит команды. Но и это не удалось. Он так рвался на операции, что в конце концов участвовал почти во всех боях.

Володя любил оружие – все свободное время разбирал, чистил и снова собирал свой карабин. И еще любил он рассказы о боевых делах. От усилия слышать рассказчика у него буквально глаза на лоб вылезали.

Отцу семьи Струтинских, Владимиру Степановичу, было уже пятьдесят пять лет, но он был крепким и здоровым человеком. Значительная проседь была мало заметна в его светлых волосах. Мы назначили Владимира Степановича заместителем командира хозяйственной части отряда.

Он был незаменимым заготовителем продовольствия. Зная украинский и польский языки, он умел договариваться с крестьянами. Где появлялся старик Струтинский, там охотно давали нам картофель, овощи, муку, крупу и другие продукты.

В наших «боевых» заготовках, то есть в тех случаях, когда мы нападали на немецкие склады, обозы, Владимир

Степанович бывал не менее полезен отряду. Он хорошо стрелял из винтовки и никогда не терялся в бою.

Была одна беда у старика – непомерная доброта. Как «хозяйственник» он ведал у нас спиртом, который мы «брали» на одном немецком спирто-водочном заводе.

Расходовался спирт в строгом и определенном порядке.

Главным образом он шел на нужды госпиталя. Но вот является какой-нибудь любитель выпить к Струтинскому:

– Владимир Степанович! Что-то меня лихорадка трясет.

Дайте-ка грамм пятьдесят.

Или:

– Ой, простыл я; наверно, грипп начался.

И старик не мог отказать – давал «лекарство».

Мы крепко ругали и даже наказывали тех, кто ходил и просил спирт, и Струтинскому говорили не раз, но он всегда сконфуженно оправдывался:

– Вы уж простите меня, товарищ командир. Да ведь жалко, больной человек приходит.

– Владимир Степанович! У нас есть врач, и больным следует у него лечиться.

– Да, это уж так, правильно, – покаянно говорил Струтинский.

Но проходил день, другой – и снова та же история.

Пришлось все-таки Струтинского от спирта отстранить.

По просьбе Николая Струтинского наши разведчики зашли как-то на хутор, где была укрыта от немцев Марфа

Ильинична с младшими детьми, и навестили ее.

Возвратившись, один из разведчиков обратился ко мне:

– Товарищ командир! Тут один хлопчик письмецо передал, велел обязательно вам в руки отдать.

И он подал мне клочок серой бумаги, на котором карандашом было написано:

«Командиру партизанского отряда от Струтинского

Василия заявление очень прошу командира могу ли я поступить в партизанский отряд когда я приду я очень поблагодарю командира. До свиданья Василий Струтинский

26 октября 1942 г. Мои братья партизаны и я хочу».

Грамматические ошибки – дело плохое, но Васе было всего десять лет, и в школу он ходил только один год, когда еще не было немцев. Не успел я подумать, что ответить

Васе, как пришел Николай Струтинский.

– Вот тут твой братишка заявление написал, – сказал я ему. Николай улыбнулся.

– От него нам давно житья нет: все просится в партизаны. Но у меня к вам вот какая просьба, товарищ командир. Ребята рассказывают, что семье там жить опасно: немцы, кажется, о них пронюхали. Разрешите всю семью забрать в лагерь.

Я согласился, и через несколько дней в лагерь пришла

Марфа Ильинична Струтинская с тремя детьми и племянницей Ядзей. Пришел и написавший заявление Вася.

И все они – старые и малые Струтинские – нашли свое место в отряде.

Марфа Ильинична, уже пожилая, пятидесяти с лишним лет женщина, ни минуты не хотела сидеть сложа руки.

Сама она стеснялась ко мне обратиться и присылала старика ходатайствовать, чтобы я ей поручил какое-нибудь дело. Но я не хотел ее загружать: и без того у нее много хлопот было с детьми. Тогда Марфа Ильинична стала обшивать и своих и чужих, стирала уйму партизанского белья. Целыми днями и ночами она трудилась без отдыха. Я