Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

– Моя мама серьезно больна, а сестры малы, – пересиливая волнение, стала объяснять Валя. – После гибели моего любимого отца я должна зарабатывать для всей семьи. Прошу вас разрешить мне остаться в Ровно. Я знаю немецкий язык, русский, украинский, могу и здесь принести пользу Германии.

– А где вы познакомились с господином Зибертом?

– Познакомились случайно, в поезде. Потом он часто заезжал к нам по дороге с фронта. Мы с ним помолвлены, –

добавила Валя смущенно.

Кох несколько минут беседовал с Валей. Он поинтересовался, с кем еще из немецких офицеров она знакома.

Когда Валя назвала в числе своих знакомых не только сотрудников рейхскомиссариата, но и гестапо, Кох, видимо, был удовлетворен.

– Хорошо, идите, – сказал Кох и, обратившись к охраннику,

резким голосом приказал позвать обер-лейтенанта Зиберта.

Ни одним словом Валя не могла перемолвиться с Кузнецовым. Они только посмотрели друг на друга: Валя –

испуганно и вопросительно, Кузнецов – ободряюще.

– Хайль Гитлер! – переступив порог кабинета и выбрасывая руку вперед, провозгласил Пауль Зиберт.

– Хайль! – ответили за столом.

Овчарка зарычала, но Зиберт и бровью не повел.

Кох жестом показал вошедшему кресло, где перед этим сидела Валя.

– Где вас наградили крестами? – спросил Кох.

– Первым – во Франции, вторым – на ост-фронте, герр гауляйтер, – ответил Кузнецов.

– Что вы делаете сейчас?

– После ранения работаю по снабжению своего участка фронта.

– Какого?

– Курского.

Зиберт полез в нагрудный карман за документом, хотел показать его Коху. Но при этом, казалось бы безобидном,

движении гестаповцы насторожились. Собака оказалась у ног Кузнецова.

– Не беспокойтесь. Вы ведь показывали документы моему адъютанту?

– Да, конечно.

– Откуда вы родом?

– Из Восточной Пруссии. В сорока километрах от Кенигсберга у моего отца имение.

– Значит, вы мой земляк.

– Так точно, герр гауляйтер.

– Каково настроение в армии?

– О, все полны решимости!

– Скажите, многих испугали последние события?

– Вы имеете в виду Сталинград? Он укрепил наш дух.

– Да, да. Возвращайтесь к себе в часть. Имейте в виду: фюрер именно на вашем курском участке готовит хороший сюрприз русским, – многозначительно сказал Кох.

– Я не сомневаюсь, герр гауляйтер.

После минутного молчания Кох сказал;

– Я удивлен, что вы, заслуженный офицер германской армии, человек арийской крови, да еще родом из Пруссии, ходатайствуете за какую-то польку.

Все это Кох проговорил с брезгливой миной.

– Герр гауляйтер! Фрейлейн немецкой крови. Я сам видел документы ее отца, которого зверски убили бандиты, – оправдывался Зиберт.

– Если каждый германский офицер будет ходатайствовать за женщин из покоренных нами народов, то некому будет работать в нашей промышленности. Ведь вам известно, что мы все бросили на фронт и что у нас не хватает рабочих рук. Вы член национал-социалистской партии и не должны связывать себя с фольксдейчами. Эти люди нужны нам только для того, чтобы временно было на кого опираться в завоеванных государствах.

Будучи убежденным в «чистокровности» Пауля Зиберта и преданности его «фюреру», Кох уже без остановки начал его поучать:

– Ни русские, ни украинцы, ни поляки, по сути дела, нам не нужны. Нам нужны плодородные земли. Здесь отныне и навсегда будут немцы. – Голос его брал все более и более высокие ноты. – Местное население мы должны обезвредить…

В продолжение всей беседы, длившейся около сорока минут, Кузнецов чувствовал в правом кармане брюк взведенный «вальтер». Каждую секунду он готов был выхватить револьвер и всадить всю обойму в ненавистную морду своего «земляка», который, захлебываясь от собственного красноречия, решал сейчас сложную проблему: как добиться уничтожения польского и украинского народов.

Но охранники не сводили с Кузнецова глаз, настораживаясь при малейшем его движении. Уперлась в него глазами и овчарка. Видимо, она прошла специальную дрессировку для наблюдения за посетителями.

«И руки не дадут поднять, – думал Кузнецов. – Не допустят выстрела…»

Удовлетворенный своей программной речью, Кох вновь обратился к Кузнецову с вопросом:

– Что вы думаете делать после войны?

– Я хочу остаться в России.

– Вам нравится эта страна?

– Мой долг работать в этой стране так, чтоб она нравилась фюреру.

– Ответ, достойный немецкого офицера. Хорошо, я разрешу оставить здесь вашу возлюбленную. Надо иногда и побежденным оказывать милость. Но вы и не думайте вступать с нею в брак, – закончил Кох и сделал надпись на заявлении Вали.

А Валя в это время, казавшееся ей бесконечным, сидела в приемной, настороженно всматриваясь в тяжелую дверь.

«Вот сейчас раздастся выстрел… Вот сейчас…» – думала она. Но говорить приходилось о другом. Рядом сидевший немецкий офицер приставал с игривыми разговорами.

– Да, конечно, есть и подруги хорошенькие, – как в бреду, отвечала Валя. – Могу познакомить…

Но вот из кабинета Коха, улыбаясь, спокойно вышел

Кузнецов. В руках он держал заявление Вали.

– Что вам написал герр гауляйтер? – громко спросил

Бабах и, взяв у Кузнецова заявление, прочитал вслух: –