Это было только вчера...

Алик и Шурка курили, облокотясь о решетчатые ворота. Дина впервые увидела их с папиросами.

— Ты хотел со мной поговорить? Я слушаю.

— А если не так официально? — попросил Рудный, гася о ворота папиросу. — Спасибо, Лариса! — сказал он, пожимая руку Ляльке и Бурцеву. Пожатие выражало, вероятно, не столько благодарность, сколько надежду на то, что его с Диной оставят наедине. Друзья поняли.

— До завтра, Дина, — сухо бросила Лялька.

— Прощай, донна Дина! — щелкнул пальцами Бурцев.

Дина и Алик пошли по Соляному спуску, к реке. Было странно видеть, как мальчишка, которого Дина знала столько лет, знала, что он не из робких, идет, глядя себе под ноги, подыскивает особые слова, путается, не находит их, и в голосе его то звучит надежда на ее, Динину, к нему милость, то страх, что сейчас она его прогонит, не станет слушать.

— В прошлом году, Дина, я познакомился в Крыму с девушкой — Светланой. От нее узнал, что каучук означает «слезы дерева» и что женщина должна быть, как чай: крепко заваренной, горячей и не слишком сладкой. Светлана мне нравилась, но мы расстались, и я забыл о ней. Почему? Тебя увидел. Не смейся. Увидел вдруг тебя. Ты не похожа ни на кого в классе. Прикажи: «Алька, искупайся в ледяной воде» — вырублю прорубь в речке и искупаюсь. «Прыгни с крыши самого высокого дома» — прыгну. Не вышла б ты ко мне сегодня, завтра б я не лег на операцию. — Он помолчал в ожидании. — Скажи что-нибудь, Дина.

Дина поддела тупым носком ботинка свалявшийся черный ком снега, отбросила его на дорогу. Непривычными и странными казались услышанные от Алика слова. Что это — объяснение? Ей, десятикласснице, говорят: «Прикажи искупаться в ледяной воде — искупаюсь»? Кому-то, пусть всего-навсего Рудному, она кажется особенной, не такой, как все?!

Только сейчас Дина заметила, что Алик идет без шапки, что ворот пальто распахнут и шея открыта. Она остановилась, сосредоточенно, не торопясь, застегнула его пальто, подтянув к шее шарфик, провела рукой по его влажным, чересчур мягким волосам, изменившимся голосом сказала:

— Даже не знаю, что тебе сказать.

Бывают минуты, когда не нужно слов. Никаких. Ни высоких. Ни значительных. Алик этого не знал, но его обрадовала скупая забота Дины, и он поспешил выдать ей все накопленное вечерами ожидания, когда Дина убегала от него черным ходом.

— Удивительная особь — человек. Он не может без труда произнести простое и великое: «Я люблю». Наверное, поэтому у многих народов до сих пор существуют традиционные способы признаний. Влюбленный австралиец надевает на голову «чилара» — повязку, натертую корой эвкалипта. В этой повязке он старается как можно чаще попадаться на глаза своей избраннице. Конголезец подает любимой жареную птицу и говорит: «Убита моею рукой». Что должен сделать я, Дина?

Новизна и необычность минуты исчезли. Перед Диной стоял прежний, давно знакомый ей Алька Рудный, с толстой шеей и мягкими, длинными, как у священника, волосами.

«Интересно, — подумала Дина, — это он специально для меня вызубрил или многим уже демонстрировал свою «ученость»? Толкнуть ему цитатку из «Рудина», что ли? «Дарья Михайловна изъяснялась по-русски. Она с намерением употребляла простые народные обороты, но не всегда удачно».

— Ты молчишь, Дина?

— Разве? — Дина коротко рассмеялась. — Нечего мне сказать, Рудный. Право, нечего. И что ты во мне увидел особенного? Белобрысая. Никакой э-ру-ди-ции. Я правильно произнесла? Прическа у меня, по словам бабушки, «черт летел — копейку искал». И вся я такая. Дружить со мной — одно беспокойство. Счастливо тебе завтра прооперироваться!

Она едва не произнесла излюбленное бурцевское: «Счастливо, дон Алик!». Но она не произнесла, и после, вспоминая, радовалась, что издевательское «дон Алик» не сорвалось с ее языка.

До самых ворот Дина бежала. Запоздалый морозец пытался прихватить чавкающую грязь, тонкие ледяные пластинки обламывались под ногами. Захлопнув железную калитку, Дина с облегчением вздохнула, словно прочно отгородила себя и от чавкающей грязи, и от Рудного с не по-мужски мягкими длинными волосами, и от своей минутной нежности, которая теперь и обижала, и смешила.

2

Прыгая через ступеньку, Дина спустилась к Юлии Андреевне Ивановой. Сегодня она не была столь уверена, что Иванова обязательно согласится помочь Марусе, однако пошла к ней.

— Что налегке? — спросила Юлия Андреевна, выходя на ее стук.

— Теплынь.

Иванова повела Дину в огромную комнату, похожую на танцзал, в который наспех внесли шкаф, кровати, письменный стол да поставили, где попало, и стоят они до сих пор не на месте, в ожидании хозяйской руки. Только крошечный круглый столик у окна был аккуратно прибран, альбомы сложены стопочкой, накрыты пестротканой салфеткой.

— Посиди. Я обед разогрею, папа вот-вот придет, — сказала Юлия Андреевна.